Григорий Зиновьев. Отвергнутый вождь мировой революции

Находившийся в те дни в Берлине секретарь ИККИ К. Радек отнесся к намерениям КПГ резко отрицательно, посчитав их более чем преждевременными. 19 июля написал Брандлеру: «Мы плохо вооружены, мы даже просто не вооружены. Фашисты вооружены в десять раз лучше и располагают хорошими ударными отрядами. Если они захотят, мы получим 29-го окровавленные головы. Если правительство запретит демонстрацию 29-го, а мы, тем не менее, попытаемся провести ее, мы окажемся между двух огней»³³⁹.

Так считал Радек, но не Зиновьев, находившийся в полуторамесячном отпуске с 10 июля. Казалось бы, горький опыт должен был отучить его принимать желаемое за действительность. Но нет, он снова поверил руководителям КПГ Г. Брандлеру и А. Тальгеймеру. Писал им 27 июля: «Мы не согласны с Карлом Радеком. Воззвание ЦК против фашистов от 12. 7 кажется нам абсолютно верным. Больше того, это первоклассный политический документ. Разумеется, преждевременная решающая битва опасна. Но еще опаснее был бы тот маразм, к которому пришло дело в Болгарии (Зиновьев имел в виду политику невмешательства болгарских коммунистов в ходе государственного переворота 9 июня 1923 года, приведшего к свержению законного правительства Стамболийского и установлению реакционной диктатуры Цанева — Ю. Ж. )... Немецкой Болгарии Коминтерн не сможет вынести. Это означало бы политическую смерть для КПГ и Коминтерна, по крайней мере, на несколько лет...

Положение действительно очень сложное. Но впервые КПГ говорит действительно боевым языком, и это — огромный шаг вперед... К решающим событиям дело, по-видимому, не пойдет очень быстро. Только за верную позицию борется теперь партия»³⁴⁰.

А 31 июля Зиновьеву пришлось отвечать Сталину на его письмо от 27 июля. То, в котором генсек соглашался с мнением Радека: «Сегодня узнал, что германские товарищи отменили свое старое решение о демонстрации, ограничившись устройством закрытых митингов. Думаю, что это правильное решение»³⁴¹.

«Что до немецких дел, — отвечал Зиновьев, — то расхождение, кажется, не из-за того, что мы не понимаем опасности немедленного боя. Этой опасности не было». И все же пытается доказать свою правоту. «Кризис в Германии, — отмечал Григорий Евсеевич, — назревает очень быстро. Начинается новая глава германской революции. Перед нами это скоро поставит грандиозные задачи... Пока же минимум, что надо, — это поставить вопрос 1) о снабжении немецких коммунистов оружием в большом числе, 2) о постепенной мобилизации человек 50 наших лучших боевиков для постепенной отправки их в Германию».

А заключает письмо, возвратившись к своему оптимистическому ожиданию им же инспирированных событий: «Близится время, когда нам придется принимать решения всемирно-исторической важности»³⁴².

Прочтя послание Зиновьева, Сталин 7 августа категорически возразил. «Если сейчас, — утверждал он, — в Германии власть, так сказать, упадет, а коммунисты ее подхватят, они провалятся с треском. Это “в лучшем случае”. А в худшем случае — их разобьют вдребезги и отбросят назад»³⁴³³⁴⁴.

Зиновьеву вроде бы пришлось внять и Радеку, и Сталину. Согласиться с ними и 10 августа ответить генсеку; внеся в свою позицию временную коррективу: «Я убежден, что скоро нам придется принимать решение всемирно-исторического характера (максимум через 1-2 года (выделено мной — Ю. Ж. ))»⁴.

Год или два — все же слишком большой срок для Зиновьева, жившего только мировой революцией. Одержимого ею, готового даже пойти на то, чтобы ее подтолкнуть. Особенно тогда, когда Брандлер чуть ли не ежедневно убеждает: «Напряжение растет не только в Берлине, но и по всей стране», а КПГ якобы уже провела «всю необходимую подготовку»³⁴⁵. Более того, заявил 6 августа на заседании Совета КПГ: «Мы не накануне гражданской войны, а вступили уже в период гражданской войны». И заключает, что данный момент является — в полном согласии с установками Зиновьева — создание сильного союза пролетариата и всех трудящихся под лозунгом образования рабоче-крестьянского правительства³⁴⁶.

Такая оценка ситуации лидером КПГ послужила в свою очередь для Зиновьева сигналом боевой тревоги. Вместо немедленного принятия мер, способных как можно скорее вывести страну из экономического кризиса, 9 августа ПБ признало необходимым обсудить международное положение в связи с «событиями» в Германии. Для чего вызвать из отпуска Троцкого, Зиновьева, Бухарина и пригласить из Берлина Брандлера и Э. Тельмана — лидера остатков независимой социал-демократической партии.