Григорий Зиновьев. Отвергнутый вождь мировой революции

В пользу последнего, как тут же выяснилось, выступили представители крупнейших парторганизаций страны — Москвы, Ленинграда, Урала, Украины. Это же предложение поддержали и почти все выступавшие. Даже секретарь Ленинградского губкома Г. Е. Емельянов, верный сподвижник Зиновьева. Иначе поступил только Раковский. Заявил, что следует остановиться на одном из двух. Либо признать Троцкого действительно «повстанцем против партии» и вывести его из ЦК, либо оставить в ПБ, отказавшись от такой характеристики.

Резолюция пленума, принятая всеми, кроме двух, постановила: «1. Сделать Троцкому самое серьезное предупреждение», потребовав «полного отказа от какой бы то ни было борьбы против идей ленинизма. 2.... Признать невозможным дальнейшую работу т. Троцкого в РВС СССР. 3. Вопрос о дальнейшей работе т. Троцкого в ЦК отложить до очередного партийного съезда»⁴¹⁶.

4.

Зиновьеву пришлось не только смириться с волей остальных членов руководящей группы («семерки») относительно Троцкого, но еще отказаться на пленуме от своей прежней стратегии — уповать на победу мирового пролетариата. Признать, что революционной ситуации ни в Европе в целом, ни в Германии в частности нет и что она даже не предвидится в ближайшее время. Следовательно, придется «строить социализм», вернее — поднимать экономику страны только своими силами.

Выступив на пленуме чуть ли не самым последним, чтобы не выпячивать кардинальную смену курса партии, Зиновьев попытался объяснить причины новых задач, вставших перед СССР.

«Можно было бы, — объяснял он, на этот раз делая акцент не на ожидании революции на Западе, а на угрозе нападения капиталистических стран, — сформулировать такой закон: по мере роста советского хозяйства в нашей стране, упрочения первой советской республики и усиления влияния Коминтерна приближается момент, когда международная буржуазия получит новый импульс, новый мотив для войны... А при нынешнем положении мы должны держать курс на затяжку, на большую осторожность, на то, чтобы получить более широкий (коминтерновский — Ю. Ж. ) фронт»⁴¹⁷.

Вряд ли кто-либо из участников пленума мог понять более чем странную логику такой мотивации: почему империалистические страны не нападают на СССР, пока он слаб, а обязательно начнут войну тогда, когда он восстановит свою промышленность, укрепит обороноспособность? Но никакого другого объяснения завуалированного отказа от подталкивания мировой революции Зиновьев измыслить пока не мог.

Отважился на честное объяснение только Сталин. 24 января, уже после окончания работы пленума, в «Правде» была опубликована его короткая заметка под явно надуманным предлогом — необходимость ответить некоему «Д-ву».

«Допустим, — писал Сталин, — что в течение пяти-десяти лет существования советского строя в России не будет еще революции на Западе... Думаете ли вы, что за эти пять-десять лет наша страна будет заниматься толчением воды, а не организацией социалистического хозяйства? Стоит поставить этот вопрос, чтобы понять всю опасность отрицания победы в одной стране (выделено мной — Ю. Ж. )»⁴¹⁸.

К тому же — к не очень приятной, по сути, ревизии учения уже не только Маркса, но и Ленина обратился и Зиновьев на Четырнадцатой партконференции, открывшейся 27 апреля 1925 года. Ему пришлось еще раз мужественно признать: его прогноз о скорой победе революции в Германии, которая и разрешит все экономические проблемы России, оказался ошибочным. Несостоятельным. Но новую характеристику будущего, в отличие от Сталина, он прикрыл игрой слов, раздвоением привычного всем термина «революционная ситуация».

Зиновьев в докладе предложил рассматривать революционную ситуацию, во-первых, как «вообще», и во-вторых, как «непосредственную». Заодно поступил также и с понятием «стабилизация капитализма». Понимать под ней «стабилизацию вообще» и «частичную». Поспешил пояснить это не его личным мнением, а решением только что прошедшего Пятого расширенного пленума ИККИ.

Лишь затем Зиновьев перешел к иному. Изложил своими словами то, что было написано Сталиным. Ссылаясь на Ленина, напомнил делегатам: «построение социализма в такой стране, как наша», вполне осуществимо, но лишь при условии «если мы будем обеспечены от международного вмешательства». Однако добавил уже свое, личное, что «окончательная победа возможна только в международном масштабе... Без международной революции наша победа непрочна и неокончательна». И с привычным оптимизмом заключил: «Нашу страну с ее патриархальщиной, обломовщиной, полудикостью можно переделать в социалистическую»⁴¹⁹.