Григорий Зиновьев. Отвергнутый вождь мировой революции

На следующий день Сталин коротко, категорично, без грубых выражений, как у Бухарина, ответил: «Видимо, они хотят английским вопросом отыграться и вернуть все, потерянное ранее. Надо их поставить на место». А 3 июня отправил Молотову пространное послание с развернутыми обвинениями тех, кого отныне считал идеологическими врагами. На этот раз — без излишней эмоциональности.

«Решительная борьба, — требовал он, — против Зиновьева и Троцкого, ведущих линию на раскол профдвижения, против единого фронта... Решительный отпор линии Зиновьева и Троцкого, ведущих к изоляции компартий от масс... Тезисы Зиновьева надо отвергнуть целиком как ликвидаторские». И добавил не менее важное: «Отклонение тезисов Гриши может вызвать шантаж насчет отставки, чего пугаться не следует ни в коем случае»⁴⁸¹.

В тот же день появилось и второе (либо продолжение первого) письмо Сталина все тому же адресату. С более развернутым разъяснением «важнейших ошибок» Зиновьева — «вопросы английской забастовки, о Пилсудском и китайской революции». Генсек в нем не обратил внимания на то, что все перечисленные ошибки выражают последовательную, неизменную позицию Зиновьева как подлинного марксиста и верного ученика Ленина, не пожелавшего ставить ИККИ в зависимость от взглядов меньшевиков, то есть современных социал-демократов, какую бы форму они ни принимали. Следовательно, расценивал позицию Зиновьева с точки зрения правых. Правда, начал объяснения свои, расценив «ошибку» Зиновьева как некий «правый уклон», хотя и бездоказательно, что не подтверждалось конкретными делами.

В начале всеобщей забастовки в Великобритании, писал Сталин, Зиновьев на заседании ПБ якобы посоветовал направить британской компартии указание, в котором «не сказал ни единого слова о необходимости перевода общей забастовки на рельсы политической борьбы; не оказалось и намека на лозунг «Долой правительство консерваторов, да здравствует рабочее (то есть лейбористское — Ю. Ж. ) правительство... Нет гарантий, что такие ошибки не повторятся в работе Зиновьева и его сторонников».

Затем генсек вспомнил о заседании ПБ, состоявшемся 26 апреля, на котором Зиновьев «чисто ликвидаторски» предложил «желательность ухода компартии (Китая — Ю. Ж. ) из Гоминьдана». После осуждения взял его назад. Потому-то ПБ и постановило «признать вопрос о разрыве между Гоминьданом и компартией имеющим первостепенное политическое значение. Считать такой разрыв совершенно недопустимым»⁴⁸².

Об этих, то якобы «правой», то «левой» ошибках Зиновьева генсек писал еще как свидетель (он присутствовал на всех заседаниях ПБ вплоть по 20 мая, до ухода в отпуск на полтора месяца), но о третьей — уже с чужих, неизвестно чьих слов. Писал о том, что на заседании Польской комиссии ПБ в дни первых сообщений о взятии Варшавы, то есть 15 или 16 мая, Зиновьев, мол, внес предложение указать польским коммунистам, что их нейтральность в борьбе Пилсудского с «фашистами» недопустима, а самого руководителя переворота следует рассматривать как «антифашиста», его же движение считать «революционным». Мало того, Сталин утверждал: «Я уверен, что ошибки польских коммунистов, о которых так сладостно пишет теперь Зиновьев, целиком навеяны им глубоко оппортунистической позицией»⁴⁸³.

И все же, несмотря на столь однозначно отрицательную оценку всего лишь высказываний Зиновьева при обсуждении еще не решенных вопросов, взгляды самого Сталина — для всех, а не только для членов ПБ — оставались двойственными, центристскими. Проявились открыто тогда же, 8 июня. В выступлении на собрании рабочих железнодорожных мастерских Тифлиса с докладом «Об английской забастовке и событиях в Польше», опубликованном «Правдой» 16 июня.

Поначалу генсек солидаризировался с Зиновьевым. Как и он, отметил: «Решение Коммунистического интернационала о временном и непрочном характере стабилизации капитализма является совершенно правильным». Но тут же поспешил подыграть и Бухарину. «Неправильно, — отметил генсек, — положение о прочности стабилизации капитализма, но столь же неправильно противоположное положение о том, что стабилизация кончилась, что она ликвидирована и что мы вступили теперь будто бы в период высшего подъема революционных бурь».

Теперь читателям, коммунистам приходилось самим решать, что из сказанного Сталиным верно, что следует принять как руководство к действию.

Тем временем, 5 июня, шесть членов ПБ — конечно же, Бухарин, Молотов, Рыков; далекий от проблем мирового профдвижения Калинин; послушный Ворошилов; выведенный из-под удара за активную поддержку Генсовета, решившего прекратить всеобщую забастовку, Томский — против двух, Зиновьева и Троцкого, утвердили тезисы, написанные Бухариным и одобренные Сталиным. Подтверждавшие «правый» курс партии — требование присутствия компартии Китая в структуре Гоминьдана; сохранения АРКа, продолжение сотрудничества с Генсоветом (не подозревая, что год спустя по его инициативе все отношения советских профсоюзов с британскими будут разорваны). 8 июня и ИККИ утвердило эти тезисы, на следующий день напечатанные «Правдой».