«Признать вопрос о разрыве между Гоминьданом и компартией имеющим первостепенное политическое значение. Считать такой разрыв совершенно недопустимым. Признать необходимым вести линию на сохранение компартии в составе Гоминьдана. Вести дело к уходу (или исключению) правых гоминьдановцев из Гоминьдана. Идти на внутренние организационные уступки левым гоминьдановцам»489
. Видимо, Чан Кайши почему-то посчитали левым.Уступки Кремля выразились в том, что в Кантон вернули уступчивых Бородина и Блюхера, которые, как им тогда показалось, восстановили прежние доверительные отношения с Гоминьданом и Чан Кайши.
... Итак, все три «ошибки» Зиновьева были не только осуждены, но и сразу же отвергнуты как предложения. Поэтому 15 июня Сталин позволил себе написать Молотову и Бухарину: «Я
«До появления группы Зиновьева, — писал генсек, оппозиционные течения (Троцкий, Рабочая оппозиция и др. ) вели себя более или менее лояльно, более или менее терпимо. С появлением группы Зиновьева оппозиционные течения стали наглеть, ломать рамки лояльности. Группа Зиновьева стала вдохновителем всего раскольничьего в оппозиционных течениях, фактическим лидером раскольничьих течений в партии.
Такая роль выпала на долю группы Зиновьева потому, что а) она лучше знакома с нашими приемами, чем любая другая группа; б) она вообще сильнее других групп, ибо имеет в своих руках ИККИ (председатель ИККИ), представляющий серьезную силу; в) она ведет себя, ввиду этого, наглее всякой другой группы, давая образцы “смелости” и “решительности” другим течениям.
Поэтому группа Зиновьева является сейчас наиболее вредной, и удар должен быть нанесен на пленуме именно этой группе. Зиновьева нужно вывести из Политбюро с предупреждением вывода его из ЦК, если не будет прекращена его работа по подготовке раскола.
Либо мы этот удар сделаем сейчас в расчете, что Троцкий и другие станут опять лояльными, либо мы рискуем превратить ЦК и его органы в неработоспособные учреждения... Возможно, что после этого Зиновьев подаст в отставку по ИККИ. Мы должны ее принять... Это будет разоружение группы Зиновьева и ликвидация зиновьевской линии на наглость в деле подготовки раскола... В парии и стране пройдет это дело без малейших осложнений — Зиновьева не пожалеют, ибо знают его хорошо...
В... резолюции надо сказать, что Зиновьев выводится из Политбюро не из-за разногласий с ЦК — не менее глубокие разногласия имеются-де с Троцким, однако вопрос о выводе Троцкого из Политбюро не стоит, а из-за его (Зиновьева) политики раскола... При широкой резолюции пленума (прежний план) пришлось бы официально объединить Зиновьева и Троцкого в один лагерь, что может быть преждевременно и стратегически нерационально сейчас. Лучше бить их по частям»490
.Так появилась «шпаргалка» для «друзей» Сталина. Для тех, кто входил в его центристскую группу и кому предстояло непременно выступить на пленуме, созыв которого дважды откладывался из-за того, что генсек все еще не вернулся в Москву: с 10 июля на 12, наконец на 14.
Что же заставило Сталина столь рьяно наброситься на своего бывшего союзника, соучастника по руководящей тройке? Наброситься не на Троцкого, а именно на Зиновьева, «пристегнув» к нему для камуфляжа еще и Каменева? Можно предположить, что генсек тем самым собирался продемонстрировать не только прекращение существования прежнего триумвирата, но и возникновение нового — с Бухариным и Рыковым. Но нельзя исключать и чисто личных мотивов. Сталин так и не забыл свое прошение об отставке почти двухлетней давности. От 19 августа 1924 года, обоснованное «невозможностью честной и искренней совместной политической работы» с Зиновьевым и Каменевым. Теперь же, возможно, для генсека настало время расплатиться с Зиновьевым по счетам. Вынудить его покинуть ПБ. Если не по собственному желанию, то принудительно.
3.
Совместный пленум ЦК и ЦКК открылся утром 14 июля и сразу проявил свою необычность. Нарушил устоявшееся представление о продолжительности такого рода партийных форумов, прежде длившихся один-два дня. Теперь же обсуждение только первого из пяти запланированных докладов, Бухарина — о деятельности ИККИ, потребовало четырех заседаний, на которые ушло два дня. И далеко не случайно.
Свое выступление докладчик построил строго по сталинской «шпаргалке»: как обвинение Зиновьева, все еще формально остававшегося главой Коминтерна, разбирая его принципиальные ошибки при решении трех, считавшихся самыми важными, международных проблем. Но все же допустил и вольность. Не отказал себе в удовольствии бить по обоим своим давним врагам. Не только по Зиновьеву, но и по Троцкому, не делая между ними разницы.