Зиновьев, в отличие от поляка Дзержинского и польского еврея Радека, ничуть не обольщался Пилсудским. Не возлагал на него надежды лишь потому, что тот в прошлом был социалистом — одним из руководителей ППС, создателем ее боевой организации, активно участвовал в революции 1905 года. Уже 20 мая, как только победа мятежников стала более чем очевидной, внес в ПБ проект постановления, тут же утвержденного без какой-либо правки: «Считать серьезной политической ошибкой ЦК КПП лозунг “поддержки революционных войск, выступивших под командой Пилсудского”. Начать прямую разоблачительную кампанию против Пилсудского и его правительства, сказав, что Пилсудский заключил на деле единый фронт с фашистами против рабочих и крестьян. Предложить Польской комиссии через президиум ИККИ принять более подробные указания ЦК КПП».
Последний пункт, но уже изложенный постановлением ИККИ, прозвучал более жестко, сурово, как приговор. «Лозунги “поддержка лагеря Пилсудского, — указал он, — поддержка революционных войск Пилсудского” и т. п., были и являются грубой политической ошибкой, вытекающей из абсолютно неверной политической оценки положения»487
.Таковым оказалось истинное суждение Зиновьева о польских событиях. Сталин же открыто признал ошибочность курса польской компартии только 8 июня, в докладе, прочитанном рабочим главных железнодорожных мастерских Тифлиса. А в тот же день ту же позицию занял и Бухарин, выступая в Москве. Казалось, члены ПБ теперь должны были бы, наконец, увериться в правильном понимании Зиновьевым происходящего, безошибочности его прогноза. Однако 17 июня они отклонили его предложение информировать британскую компартию о разногласиях по английскому вопросу488
. Скорее всего, чтобы избежать признания собственных заблуждений. После прекращения всеобщей забастовки выглядевших бы слишком очевидными, а виновными в них признать М. П. Томского, А. Лозовского — генерального секретаря Профинтерна, И. А. Пятницкого — секретаря ИККИ.... Из трех, предъявленных Сталиным обвинений Зиновьеву самым серьезным оказалось последнее — по Китаю, на успехи которого в антиимпериалистической борьбе (после так и не состоявшейся революции в Германии) Москва возлагала самые большие надежды. Во многом опирающиеся на просоветский курс Сун Ятсена, создателя национальной партии Гоминьдан, реорганизованной в 1924 году с помощью М. М. Бородина, советского политического советника. Ставшей правящей в центре Южного Китая — Кантоне (Гуанчжоу — город, расположенный в 200 км к северу от Гонконга). Располагавшей, благодаря советским военным советникам, руководство которыми осуществлялось с 1924 года комкором В. К. Блюхером, хорошо подготовленной, продолжавшей расти Народно-революционной армией. При этом положение в Кантоне оказалось более чем парадоксальным. Компартия Китая, весьма немногочисленная, созданная лишь в конце 1922 года, не являлась самостоятельной политической силой. В соответствии с директивой ИККИ, она входила как автономная организация в структуру мелкобуржуазного Гоминьдана. С далеко идущей задачей овладеть им изнутри.
Столь необычной ситуацией после смерти Сун Ятсена в марте 1925 года и попытался воспользоваться Чан Кайши. Начальник Военно-политической академии Гоминьдана, находившейся в 10 км от Кантона, на острове Вампу, и одновременно главный инспектор Народно-революционной армии, командир ее 1-го корпуса. В марте 1926 года он потребовал от коммунистов либо окончательно войти в Гоминьдан, беспрекословно подчиняясь его решениям, либо покинуть его ряды.
Переговоры с Чан Кайши, проведенные приехавшей из Москвы комиссией во главе с А. С. Бубновым, членом ОБ и заведующим отделом агитации и пропаганды ЦК, ни к чему не привели. Тогда слишком сговорчивых Бородина и Блюхера отозвали на родину, заменив на посту главного военного советника последнего комкором Н. В. Куйбышевым, братом председателя ЦКК ВКП(б) В. В. Куйбышева.
В ответ Чан Кайши сделал попытку произвести контрреволюционный переворот. 20 марта подчиненные ему войска начали аресты коммунистов и блокировали район Кантона, в котором проживали советские советники. Дело явно шло к разрыву всех связей с СССР.
Узнав о происшедшем, Зиновьев внес 29 апреля на рассмотрение ПБ предложение о выходе компартии Китая из Гоминьдана. Ведь для него единый фронт, даже антиимпериалистический, в полуколониальной крестьянской стране оставался делом масс, а не партий, не служил мостиком для полного слияния компартий с социал-демократами, тем более с мелкобуржуазным Гоминьданом. Однако члены ПБ отклонили проект Зиновьева. Видимо, они все еще сохраняли самые хорошие впечатления о Чан Кайши, с которым общались во время его приезда в Москву осенью 1923 года. И утвердили прямо противоположное решение: