23 февраля Остин Чемберлен — министр иностранных дел Великобритании — вызвал А. П. Розенгольца, временного поверенного в делах Советского Союза, и вручил ему ноту, неприятную по содержанию. Напомнившую, что 4 июля 1923 года советское правительство «обязалось не поддерживать ни финансовыми средствами, ни каким-либо другим способом лиц, агентства, организации или учреждения, целью которых является распространение недовольства или поощрение мятежа в какой-либо части Британской империи». Поэтому правительство его величества посчитало, что Москва не выполняет взятых на себя обязательств.
Нота также отметила: в СССР ведется регулярная кампания против Великобритании. Доказательством служили ссылки на статьи, опубликованные в советской печати, а также выступления советских государственных и политических деятелей: председателя СНК Рыкова, наркома по военным и морским делам Ворошилова, его заместителя Уншлихта, полпредов в Италии — Каменева, в Китае — Карахана, члена ПБ Бухарина. «Официально опубликованные речи и статьи в официальных органах печати, — указывала нота, — являются фактами, по поводу которых никакие споры невозможны».
А посему, заключала нота, британское правительство «считает необходимым в самых серьезных выражениях предупредить Союз советских социалистических республик, что есть границы, за пределы которых опасно толкать общественное мнение Англии, и что
В ПБ не придали должного значения ноте. Ограничились мерами чисто пропагандистскими. 24 февраля постановили: «Опубликовать завтра же в печати ноту английского правительства с одновременным помещением ряда статей по поводу этой ноты. Ответственность за Бухариным»531
. И лишь неделю спустя последовало уточнение: «Воспретить “Правде” и “Известиям” помещать корреспонденции или статьи, афиширующие деятельность русских товарищей в Китае и других зависимых странах,.. корреспонденции из Индии и других колоний Англии за русскими подписями без специального разрешения на то ЦК ВКП(б)»532.Особое мнение выразил лишь Зиновьев — в записке, направленной в ПБ.
«Судя по некоторым признакам, — писал он, — часть товарищей рассматривает ноту Чемберлена как сравнительно мелкий эпизод и, притом,
Было бы в высшей степени опасно принять такую концепцию.
Скорее всего, нынешняя нота есть не заключение, а
“1) оказать известное влияние у нас, в СССР, в особенности на известные слои крестьянства и служилой интеллигенции;
2) подготовить общественное мнение в самой Англии, создав вновь шум о нашем “вмешательстве” во внутренние дела Англии...
3) сделать дипломатическую “зарубку”, чтобы в будущем можно было сразу применить более сильнодействующее средство — разрыв дипломатических отношений”».
Завершил же Зиновьев записку такими предложениями: «Никакого бряцания оружием с нашей стороны, никакого “шапками закидаем”, никаких вызовов, никакого легкомыслия.
К особому мнению Зиновьева в ПБ не пожелали прислушаться. По всей стране начали проводить инспирированные «сверху» митинги, демонстрации протеста. Открыли повсеместный сбор средств на производство самолетов под ставшим надолго весьма популярным лозунгом «Наш ответ Чемберлену».
Еще более серьезное положение сложилось в Китае, о котором далеко не случайно напомнил Зиновьев. 30 марта 1927 года выступившему на заседании президиума ИККИ, уже недоступного для его бывшего председателя, Бухарину пришлось признать неприятное, но еще не окончательное: «Правые гоминьдановцы... высказываются совершенно открыто против чрезмерной власти русских советников, против влияния СССР, за чисто китайский патриотизм».