Григорий Зиновьев. Отвергнутый вождь мировой революции

Новое постановление РКК, принятое на заседании ее президиума под председательством все того же Озола, установило прямо противоположное старому. О чистке: «Ввиду поступления заявления т. Зиновьева, разъясняющего и уточняющего» его выступление на собрании ячейки ВКП(б) Центросоюза, «вопрос считать исчерпанным». О работе: «Постановление президиума (РКК — Ю. Ж. ) заслушать его личное объяснение и указание о недавней (всего лишь на протяжении почти полутора лет! — Ю. Ж. ) работе в культурно-издательском отделе и загруженности, решение президиума в отношении т. Зиновьева отменить»⁶⁰⁵.

Такое могло произойти лишь благодаря вмешательству вышестоящих органов. Может быть, ЦКК, а может, и ЦК. Но о том знал только Озол.

Окрыленный происшедшим, Зиновьев поспешил заняться личными делами. В ноябре подписал с Соцэкгизом (государственным издательством социально-экономической литературы) договор на издание и переиздание своего перевода с немецкого книги Адольфа Гитлера «Моя борьба», более известной под названием на языке оригинала «Майн Кампф»⁶⁰⁶.

Книги, широко известной во всем мире как программа германского нацизма, излагавшей его основные идеи и задачи. В том числе — борьбу с большевизмом, уничтожение СССР. В руководстве ВКП(б) ее могли прочитать лишь те, кто свободно владел немецким. Но врага следовало знать, и для предельно ограниченного круга читателей, не знавших иного языка, кроме русского, и предназначался перевод Зиновьева, который он к тому времени практически завершил. Договор же с издательством требовался ему для того, чтобы получить гонорар, — в деньгах он остро нуждался все последнее время.

Покончив с проблемой оплаты выполненной работы, Григорий Евсеевич решил принять участие в обсуждении не просто далекого от его интересов, а совершенно незнакомого вопроса — о будущем города как такового, о том, каким должен стать город в эпоху социализма.

Дискуссия на эту тему началась в Комакадемии 31 октября, хотя архитекторы по заданию ВСНХ уже проектировали «социалистические города» при крупней

ших объектах пятилетки — в Кузнецке и Магнитогорске, Запорожье и Сталинграде, Нижнем Новгороде. Н. К. Крупская, Ю. Ларин, Г. М. Кржижановский, председатель Малого СНК РСФСР Н. А. Милютин, нарком здравоохранения РСФСР Н. А. Семашко, уже бывший нарком просвещения РСФСР А. В. Луначарский, виднейший экономист той поры С. Г. Струмилин, выступая, делали свой выбор между предложениями двух экономистов — урбаниста Л. Сабсовича и дезурбаниста М. Охитовича. Сходившихся только в одном — необходимо успеть подготовиться к уже недалекому, года через 3-4, будущему. Когда, выполнив пятилетний план, страна вступит в социализм, первую фазу коммунизма. Когда, согласно Марксу и Энгельсу, начнут отмирать государство и право, армия, семья.

Сабсович отстаивал сохранение города, но не существовавшего, а принципиально иного. Сформированного 50-100 домами-коммунами (они же жилые комбинаты), рассчитанными каждый на примерно тысячу человек. В них взрослому полагалась отдельная комната (жилая ячейка) с готовым набором мебели: кровать, стол, стулья, полка для книг, шкаф для одежды, в особых нишах умывальник и плита (электрическая или газовая) для разогревания готовой пищи, а также вся необходимая посуда. Кроме того, в доме-коммуне предусматривались общая столовая, в которую еда доставлялась из фабрики-кухни, клуб-кинотеатр, библиотека, комнаты для индивидуальных и коллективных занятий, физкультурный зал, плавательный бассейн.

Дети начиная с рождения должны были содержаться и воспитываться отдельно от родителей. Сначала в расположенных вдалеке от домов-коммун детских городках — в яслях и детских садах, затем в школьных, где помимо учебных зданий имелись спальные корпуса, физкультурные площадки.

Охитович же предлагал полностью отказаться от привычного города как территориального образования, создавая вместо него города-сады. Формируемые на обширном пространстве разбросанными по парку-саду, не имеющему обычных улиц, одноэтажными либо двухэтажными коттеджами. Предназначенными для жизни человека без семьи, получавшего только одну комнату, по убранству сходную с тем, о чем писал и говорил Сабсович.

Общим для этих взаимоисключающих проектов оказалась максимально возможная коллективизация быта. Та самая идея, которая в эйфорическом ожидании окончания пятилетки и якобы незамедлительного вступления советского общества в социализм завоевывала все большее количество приверженцев. Разумеется, прежде всего среди молодежи, комсомольцев. Уже на деле начавших переходить к новым нормам жизни — без быта, без семьи. Так, только в Ленинграде к концу 1929 года существовало примерно 110 таких коммун, которые объединяли более 10 тысяч человек⁶⁰⁷.