Григорий Зиновьев. Отвергнутый вождь мировой революции

Зиновьев полагал, что внес свою лепту в пропаганду необходимости строительства соцгородов. И просчитался.

Эйфория, порожденная пятилеткой, длилась недолго. Мировой кризис накрыл и Советский Союз.

Надежды, столь недолго кружившие головы, быстро таяли. Надо было трезво оценить положение, определить тот минимум строек, которых нельзя было ни бросить, ни приостановить даже на небольшой срок — ведь иначе идея индустриализации превратится в заурядное прожектерство. В очередную утопию.

Словом, предстояло любой ценой продолжать выполнять утвержденный, хотя и не полностью, план второго, «решающего» года пятилетки. И для того тратить деньги не на создание соцгородов с домами-коммунами, а на более важное — на выплаты по займам и кредитам, покупку остро необходимых станков, прочего оборудования, на зарплату иностранным инженерам.

И 16 мая 1930 года ЦК утвердило постановление «О работе по перестройке быта». Указавшее:

«... Наряду с ростом движения за социалистический быт имеют место крайне необоснованные, полуфантастические, а потому чрезвычайно вредные попытки отдельных товарищей (Сабсович, отчасти Ю. Ларин и др. ) “одним прыжком” перескочить через те преграды на пути к социалистическому переустройству быта, которые коренятся, с одной стороны, в экономической и культурной отсталости страны, а с другой — в необходимости в данный момент максимального сосредоточения всех ресурсов на быстрейшей индустриализации страны, которая только и создает действительные материальные предпосылки для коренной переделки быта.

К таким попыткам... относятся появившиеся за последнее время в печати проекты перепланировки существующих городов и постройки новых исключительно за счет государства, с немедленным и полным обобществлением всех сторон быта трудящихся: питания, жилья, воспитания детей с отделением их от родителей, с устранением бытовых связей членов семьи и административным запретом индивидуального приготовления пищи и др.

Проведение этих вредных, утопических начинаний, не учитывающих материальные ресурсы страны и степени подготовленности населения, привело бы к громадной растрате средств и дискредитации самой идеи социалистического переустройства быта»⁶¹¹.

Строительство соцгородов там, где оно уже шло — в Магнитогорске, Кузнецке, при Автозаводе, сразу же прекратилось.

Зиновьев, не упомянутый в постановлении, сразу же понял: он вновь оказался среди тех, кого партия осудила. И поспешил забыть об «ошибочной» статье, но запомнил, что теперь может быть поставлен в один ряд с Сабсовичем, Лариным и прочими «утопистами». Просчитался же Григорий Евсеевич лишь потому, что никогда не интересовался всерьез экономикой. Ни зарубежной, ни отечественной. А в последние месяцы не следил за положением в народном хозяйстве СССР, за данными по его внешней торговле, доступными многим.

2.

После чисто случайного прохождения чистки Зиновьев, наконец, осознал: его фактическая синекура в Центросоюзе в любой момент может обернуться ловушкой, из которой ему во второй раз уже не выбраться. И вознамерился как можно скорее поменять место работы. Правда, это зависело не столько от него, сколько от Учетно-распределительного отдела ЦК, занимавшегося принудительным на деле трудоустройством членов партии, от Орготдела ЦК, но более всего — применительно к нему — от генерального секретаря.

11 декабря 1929 года Зиновьев добился встречи со Сталиным⁶¹². Обратился с просьбой предоставить ему иную работу — политическую, с которой он достаточно хорошо знаком. Сталин проявил на редкость доброжелательное отношение к давнему знакомому, хотя тот почти всегда противостоял ему в цековских схватках. Пообещал в течение недели подыскать Григорию Евсеевичу новую должность. Может быть, в Коминтерне, может быть, в редакции «Правды». Новую встречу назначил на 26 декабря, еще не зная, что поведает ему в те дни Л. М. Каганович — кандидат в члены ПБ, секретарь ЦК, в июле 1928 года сменивший пост генсека ЦК КП(б) Украины на должность заведующего Учетно-распределительного отдела.

В условленный день Зиновьев явился к Сталину, но узнал, что его в тот день в ЦК не будет, почему и просил передать Григорию Евсеевичу, что тому следует зайти к Кагановичу. Там же Зиновьеву пришлось ожидать более часа в приемной, прежде чем его пригласили в кабинет. Минут через пять туда же вошел и Сталин.

Оба секретаря ЦК обрушили на голову Григория Евсеевича ушат ледяной воды. Сообщили, что на него поступило заявление, в котором некий Чарский уведомлял: он, Зиновьев, «вел с ним фракционные разговоры»; сказал, будто его «заявление в газетах о полной правоте ЦК он писал в надежде, что его не будут печатать», что «заявление это есть» с его стороны «только маневром»; что он стоит «за блок с возвращенными (из ссылки — Ю. Ж. ) бывшими троцкистами или даже с троцкистами вообще»; что «среди зиновьевцев появившееся в газетах» его «заявление вызвало-де недовольство» и что он «успокаивал их в указанном выше смысле»⁶¹³.