Григорий Зиновьев. Отвергнутый вождь мировой революции

Выступление Зиновьева завершило третий день работы пленума. И утром 9 апреля членам ЦК и ЦКК пришлось решить самый важный вопрос прошедшей дискуссии. Либо партия продолжит поощрять и защищать классово чуждую пролетариату верхушку деревни, ставшую новым эксплуататором, либо станет выполнять резолюцию 14-го съезда и приступит к индустриализации.

Дилемма только казалась простой. Выбор любого варианта решения непременно оказывался чреватым серьезными оргвыводами. Если поддержать проект резолюции Рыкова, то следовало еще и осудить «левых» — Троцкого и Каменева, Пятакова и Зиновьева — как открыто выступивших против линии партии. Попытавшихся создать «платформу», то есть идеологическое обоснование для вполне возможной новой оппозиции. Но если же признать правоту тех, кто требовал коренной переработки проекта, то тогда пришлось бы оценить взгляды «правых» — Бухарина и Рыкова — как ревизию фундаментальных положений марксизма.

Первым поднявшись на трибуну, Сталин избавил членов ЦК и ЦКК от необходимости тяжкого выбора. Генсек сразу же заявил о себе как стороннике «правых», приняв, тем самым, решение за большинство, всегда конформистское, оппортунистическое. Поправки Троцкого и Каменева отверг. Отверг и все предложения Зиновьева. А что же предложил взамен? Стал ли отрицать вообще необходимость индустриализации?

Сталин, говоривший довольно долго, постарался весьма ловко изменить сущность вопроса, обсуждавшегося на пленуме. Заявил: мол, сутью проекта Рыкова является не план на будущий год, а всего лишь обозначение ближайшего пути выхода из хозяйственных затруднений, то есть кризиса. И вслед за тем повторил слова Зиновьева, но уже как собственную мысль. Пояснил, что особенностью второго этапа НЭПа, в котором находилась страна, и является индустриализация, без которой не обойтись. Тем лишний раз доказал, что далеко не случайно его и его ближайших соратников уже не первый год называют «центристами». Но зато добился поддержки окончательного варианта резолюции. Против которого проголосовало всего пять человек — Троцкий, Каменев, Зиновьев, Пятаков и Смилга.

Утвержденная резолюция гласила: «Предложить всем партийным организациям на ближайшее время руководствоваться при решении текущих задач следующими указаниями.

а) в области эмиссионной и кредитной политики необходимо на протяжении ближайших месяцев достигнуть соответствия между массой обращающихся в стране денег и товарной массой… б)… добиться решительно понижения цен… в)… на оставшуюся часть хозяйственного года руководствоваться необходимостью обеспечения достигнутого уровня зарплаты, г) в области капитальных затрат в промышленности руководствоваться постановлением Политбюро от 25 февраля с. г. (предусматривавшем выделение на капитальное строительство 671 млн рублей, на заграничное оборудование этого строительства — 95, 3 млн рублей, на сельское хозяйство — 30 млн рублей — Ю. Ж. ⁴⁷⁰)»⁴⁷¹.

3.

Хотя в резолюции апрельского пленума Зиновьев и мог — при очень сильном желании — найти отголоски того, что он предлагал в своем выступлении, все же он решил непременно поквитаться со Сталиным. За его издевательскую, полную ехидства критику. За сознательное стремление приписать ему те прегрешения, в которых он, Зиновьев, обвинял Троцкого. За якобы непонимание особенностей второго этапа НЭПа. За случайно привязавшееся к нему многократное повторение, что 1926 год — это не 1923. За тот менторский тон, которым обычно высмеивают перед всем классом глупого, нерадивого ученика: «Идя по стопам Зиновьева, — вещал Сталин, — следовало бы признать, что Иван Грозный тоже был индустриалистом, ибо он поддерживал промышленность, а Петр Великий превзошел всех индустриалистов. Это, конечно, смешно, но мы неизбежно приходим к этим смехотворным выводам, если идти по стопам Зиновьева». А чего стоило такое голословное заявление генсека: «Я утверждаю, что под видом защиты резолюций 14-го съезда наши критики (следовательно, и Зиновьев — Ю. Ж.), добиваются на самом деле пересмотра этих решений. Они ведут борьбу против этих решений»⁴⁷².

Не перенеся таких оскорблений, Зиновьев и решил в свою очередь напомнить всем о весьма значительной теоретической ошибке Сталина, допущенной тем давным-давно, еще в конце лета 1924 года. В брошюре «К итогам XIII съезда РКП». И использовал для того как формальный предлог слова Сталина, сказанные утром 9 апреля. Приписавшего Зиновьеву «ту мысль, будто я отстаиваю диктатуру партии в отношении рабочего класса».

Зиновьев обратился в секретариат пленума чуть ли не в последние минуты его работы с заявлением «личного характера», настаивая на том, чтобы это заявление приобщили к протоколу.

«Насколько я знаю, — писал Григорий Евсеевич, — протоколы пленума читаются более широкими кругами, чем члены ЦК, а старое наше правило должно соблюдаться. Не понимаю, как можно отказать члену ЦК в том»⁴⁷³.