Григорий Зиновьев. Отвергнутый вождь мировой революции

Зиновьев подхватил предложение: «Спросим, спросим англичан, я не возражаю. Я обратился в Политбюро с просьбой дать для ознакомления членам английского Политбюро, находящимся в Москве, стенограмму прений в нашем Политбюро по вопросу об Англо-русском комитете. Запретили! Это факт. И говорите: “ничего подобного”. Есть официальное решение на этот счет… Я очень рад, что товарищи иностранные коммунисты услышат теперь наши прения и, надеюсь, стенограмму этих прений, узнают резолюцию коммунистической партии. И когда товарищам английским говорят, что разрыв Англо-русского комитета есть призыв к выходу из профсоюзов, они идут еще дальше. Они не печатают ваших тезисов, они не печатают тезисов нашего ВЦСПС… И, само собой разумеется, это будет передаваться и в другие партии Коминтерна».

В том, что вслед за тем сказал Зиновьев, не было ни капли смирения, раскаяния, ни малейшей готовности к компромиссу. Хоть какому-нибудь.

«Если то, — говорил Григорий Евсеевич, — что вы делаете, есть тактика единого фронта, то я против такого единого фронта. Говорю это прямо, ибо это не есть тактика единого фронта, а полное искажение ее. Но если, по-вашему, здесь есть тактика единого фронта, тогда и то, что проделал т. Барский (член ПБ ЦК компартии Польши — Ю. Ж.) — он повел польских коммунистов на демонстрацию в честь Пилсудского — служит идеям единого фронта.

Здесь рассказывали, что я в апреле говорил, что в Польше дело идет к 23-му году, а в мае говорил, что идет фашистский переворот. Но ведь между апрелем и маем и произошел действительно фашистский переворот! В Польской комиссии (ПБ — Ю. Ж.) вскрылось, что член партии Богуцкий, который был командирован для руководства польской компартией — я его не откомандировывал — что Богуцкий на расширенном Исполкоме Коминтерна отказался читать декларацию, где было несколько слов против правых. Так ваши люди понимали борьбу против ультралевых и лозунг “Огонь налево! ”.

Еще всего два месяца тов. Сталин и другие кричали, что единственной опасностью для польской компартии являются ультралевые. А что вышло на деле? Проходит пара месяцев и оказывается, что польский ЦК ведет на демонстрацию рабочих в честь Пилсудского. Они вели рабочих на демонстрацию в честь Пилсудского “во имя” тактики единого фронта. Они прямо покрыли позором наше знамя. И оказалось, что в Польше самая большая опасность — правая… Так вот, если так начнут трактовать тактику единого фронта, то мы будем иметь начало конца Коминтерна…

Вы не принимайте соотношение сил в зале за соотношение сил в партии. Это, товарищи, как общий итог»⁴⁹³.

Зиновьев не только дал отповедь всем тем, кто искажал его взгляды, его слова. Он еще и предложил пленуму проект резолюции меньшинства (подписанный им, Каменевым, Троцким, Пятаковым, Крупской) по докладу Бухарина.

«Пленум, — завершался проект категорически, — отвергает предложение одобрить работу Политбюро, ибо это означало бы: а) сохранить по возможности блок со штрейкбрехерами и изменниками Генсовета; б) оставить без критики и осуждения явно ошибочный сдвиг политики партии вправо; в) оставить без критики и осуждения тенденцию в Амстердаме (присоединение к реформистскому Амстердамскому интернационалу профсоюзов — Ю. Ж. ); г) оставить без критики и осуждения соответствующие изменения в уставах профсоюзов (СССР — Ю. Ж.) к вхождению в Амстердам; д) ударить по тем членам партии, которые обличали все вышеизложенные ошибки и требовали их исправить»⁴⁹⁴.

Разумеется, пленум отверг такой проект. 43 члена ЦК и 109 членов ЦКК проголосовали против, за — всего 10 и еще один воздержался. Но борьба двух противостоящих фракций на том не завершилась. Зиновьев, Каменев и Троцкий воспользовались своим уставным правом и распространили среди участников пленума свои тезисы еще по одному докладу — Молотова, «Об итогах перевыборов в советы».

В них для начала напомнили о главной проблеме, порождавшей, по их мнению, все остальные. «СССР, — писали они, — проходит через многолетний этап НЭПа, связанный с частичным возрождением и ростом капитализма в городе и деревне». Отметили и столь же бесспорное: «Крупная промышленность СССР хотя и быстро развивается, но по размеру своей продукции только еще подходит к уровню времен царизма (1913 г.), оставаясь в общем и целом на старой технической базе». Третьим вопросом стал госаппарат — «много унаследовавший от старого строя», который еще «насквозь заражен бюрократическим, старым духом и во многих своих звеньях смыкается с новой буржуазией».