Григорий Зиновьев. Отвергнутый вождь мировой революции

Не преминули авторы тезисов напомнить о совершенной недавно грубой политической ошибке. Об инструкции ВЦИК от 13 октября 1925 года, значительно расширившей перечни лиц, допускаемых к участию в выборах, включив в их число владельцев и арендаторов мельниц, крупорушек, маслобоен, кузниц, иного; лиц, получающих проценты по вкладам и облигациям различных займов; торговцев вразнос. Об инструкции, которая, если бы ее не отменили вовремя, уничтожила бы «основную особенность советов как политической организации рабочего класса и примыкающих к нему батраков, бедняков и середняков».

Обратившись к собственно результатам перевыборов, тезисы отметили самое существенное — «падение представительства рабочих, повышение процента служащих и “прочих”, падение процента коммунистов в городах… рост экономического и политического влияния кулака в деревне».

Вывод же из всего изложенного прозвучал предельно просто и неоспоримо. Подтверждаемый решениями 14-го партсъезда: необходима подлинная индустриализация. Союз рабочего класса и беднейшего крестьянства с основной массой середняцкого крестьянства может быть теперь осуществлен только на почве роста нашей индустрии»⁴⁹⁵.

Постоянное повторение представителями меньшинства с трибуны пленума прописных истин как собственной позиции, да еще с непременными ссылками на работы Ленина, на решения 14-го партсъезда, что ни опровергнуть, ни осудить никому из большинства было невозможно, нашло свое окончательное выражение в «Заявлении», подписанном несогласными с линией ПБ. Все теми же

Зиновьевым, Каменевым, Троцким, Пятаковым, Крупской, а также и еще восемью членами ЦК и ЦКК.

И все же не этот документ оппозиции — пространный, на 24 машинописных страницах, сводящий воедино все высказанные ранее возражения в четких тринадцати пунктах — стал последней каплей, переполнившей чашу терпения если и не большинства членов ПБ, то лично Сталина. Для разрыва послужило так называемое «Дополнительное заявление». Сконцентрированное только на одном вопросе — «деле» Лашевича. Заместителя председателя РВСР и наркома по военным и морским делам; в годы гражданской войны командовавшего 3-й армией на Восточном фронте, 7-й — оборонявшей Петроград.

«Вопрос о так называемом “деле” Лашевича, — утверждало “Дополнительное заявление”, — поставленный согласно решению Политбюро от 24 июня в порядок нынешнего пленума, неожиданно, в самый последний момент поставленный президиумом ЦКК 20 июля (действительно, накануне обсуждения на пленуме, начавшегося 21 июля — Ю. Ж. ), превращено в “дело” тов. Зиновьева… Вопрос этот, как совершенно ясно для всех, решился не в президиуме ЦКК, а в той фракционной группе, руководителем которой является тов. Сталин…

Если до самого недавнего времени намечалось нанести первый удар тов. Троцкому, отложив вопрос о Зиновьеве до следующего этапа… то “дело Лашевича”… и других, ввиду их близости с тов. Зиновьевым, побудило руководящую группу изменить очередь и наметить нанесение ближайшего удара по тов. Зиновьеву… Выдвинутое в последний момент предложение удалить тов. Зиновьева из Политбюро продиктовано центральной (центристской — Ю. Ж. ) сталинской группой как этап на пути замены старого ленинского руководства партии новым, сталинским»⁴⁹⁶.

Авторы «Дополнительного заявления», видимо, не знали или сочли излишним вспоминать о том, что первую попытку связать Зиновьева с нелегальной группой оппозиционеров ЦКК сделала еще в январе 1926 года. Когда она получила от французской коммунистки, работавшей в ИККИ, некоей Гертруды Гесслер, донос. Извещавший о том, что ее попытались вовлечь во фракционную деятельность сотрудники аппарата Коминтерна Г. Я. Гуральский и В. Вуйович, якобы действовавшие от имени Зиновьева. Однако сразу после передачи своего доноса в ЦКК Гесслер уехала из СССР и больше никогда не возвращалась. Тем самым лишила ЦКК возможности использовать ее как свидетеля либо получить какие-либо новые обвинения.

Только потому в ЦКК сразу же ухватились за новое, действительное событие. 6 июня 1926 года на подмосковной железнодорожной станции Долгопрудная состоялась, по-старому маевка, а по-новому — подпольное, нелегальное собрание членов партии. Организованное Г. Я. Беленьким, в недавнем прошлом секретарем Краснопресненского райкома партии Москвы, переведенного на работу в агитпроп ИККИ.

На этом-то собрании и выступил М. М. Лашевич, однако о содержании его речи в ЦКК судили по показаниям некоего рабочего, скорее всего осведомителя ОГПУ

Васильева. Утверждавшего, что Лашевич сделал доклад «от имени оппозиции, извращавшей положение в партии, сообщил… ложные сведения о политике партии, дискредитировал руководящий состав ВКП(б), призывал к борьбе против большинства в партии фракционными подпольными методами».