На том прения отнюдь не завершились. Продолжались и вечером 21 июля, и весь следующий день. Выступавшие дружно поддержали все обвинения, выдвинутые Куйбышевым и Янсоном. И в силу своих творческих дарований обличали Зиновьева, а вместе с ним и Каменева, Троцкого. Подхватывая самые нелепые и вздорные россказни, повторяли друг за другом все, что умаляло и чернило фракционеров. Лишь заместитель председателя Госплана СССР И. Т. Смилга да Крупская попытались примирить враждующие стороны. Предвосхищая заключительное слово Куйбышева по докладу о «деле Лашевича», точнее — заменив его по сути, последним участником прений стал Сталин. Даже после прочтения Троцким «Заявления», после речи Зиновьева он не чувствовал себя затравленным, загнанным в угол. Сразу же обезоружил своих оппонентов, начав выступление с главного обвинения, предъявляемого ему — сокрытие от партии «Завещания Ленина», статьи покойного вождя по национальному вопросу и его октябрьское 1917 года письмо, содержавшее негативную оценку поведения Зиновьева и Каменева. Генсек так выразил свое отношение к проблеме: «Я стою за их публикацию, чего буду добиваться на 15-м съезде». Пока же прочитал «Завещание», сделав весьма существенное пояснение.
«Непосредственно после 13-го съезда, — вслед за Зиновьевым раскрыл он еще одну тайну партии, — на первом же пленуме нашего ЦК я подал в отставку. Несмотря на мою просьбу об отставке, пленум решил, и мне помнится, единогласно, что я должен остаться на посту генерального секретаря». И дополнил воспоминания не менее важным признанием: «Я держался умеренной линии в отношении Троцкого, я отстаивал его оставление в Политбюро, отстаивал вместе с большинством ЦК, и отстоял… Я принял все возможные меры, чтобы умерить пыл товарищей Зиновьева и Каменева, требовавших исключения товарища Троцкого из Политбюро».
А несколько позже генсек безупречно с точки зрения логики перешел к главкому, о чем в тот день и шла речь на пленуме.
«Не из-за этих политических разногласий, — подразумевая раскол на меньшинство и большинство, продолжил Сталин, — ставим мы вопрос о выводе Лашевича из ЦК, а Зиновьева — из Политбюро… Разногласий у ЦК партии с Троцким гораздо больше, чем с товарищами Каменевым и Зиновьевым… Однако мы не ставим вопроса о выводе товарища Троцкого из Политбюро. Стало быть, дело тут не в политических разногласиях… Новая оппозиция перешла через тот организационно-партийный барьер, который партия не может перешагнуть, не создавая опасности раскола».
Так что же это за «организационно-партийный барьер»? С объяснением Сталин не заставил себя ждать. Сказал сразу:
«Одно дело — разногласия с ЦК. Одно дело — вести борьбу в ЦК, на съезде. Это терпимо, это, может быть, нужно, может быть, даже полезно. Совершенно другое дело — переход от открытой и партийно-законной защиты своих взглядов к постройке нелегальной партии… имеющий свои группы во Владивостоке, в Питере, в Москве, в Одессе, в Нижнем, в Харькове, в Брянске (несколькими минутами ранее Сталин утверждал иное — у новой оппозиции «нет сейчас ни одной местной организации» —
Даже без выступления генсека было очевидно, каким окажется решение пленума по «делу» Лашевича. Ведь абсолютное большинство уже продемонстрировало свой выбор — либо выступлениями, либо молчанием. И действительно, постановление вполне предсказуемо указало: «Исключить т. Лашевича из состава ЦК и снять с поста зам. пред. Реввоенсовета, запретив в течение двух лет вести ответственную партийную работу». Вскоре Лашевича направили подальше от столицы. В китайский Харбин, заместителем председателя правления Китайской восточной железной дороги (КВЖД).
Предельно суровым оказалось другое решение пленума.
«Возлагая ответственность, — указало оно, — за фракционную борьбу на всех членов партии, принимающих в ней участие, партия не может не считать политически ответственным за эту раскольничью борьбу руководителя оппозиции на 14-м съезде, члена Политбюро ЦК ВКП(б) т. Зиновьева».
Ввиду этого пленум постановил:
«Исключить т. Зиновьева из состава Политбюро, предупредив одновременно всех оппозиционеров, независимо от их положения в партии, что продолжение или работа по созданию фракции, противопоставляемой партии, вынудит ЦК и ЦКК ради защиты единства партии сделать и по отношению к ним соответствующие организационные выводы»501
.Глава 18
Реакция на вывод Зиновьева из ПБ последовала быстро. Первая — его жены, Златы Ионовны Лилиной, зав. отделом народного образования Ленинградского исполкома. В ее письме от 25 июля. Личном, но много объясняющем.
«Милый мой, — писала Лилина, — только что узнала из газет о снятии тебя из Политбюро. Итак, первое действие произведено. За ним, конечно, немедленно воспоследует и второе действие — снятие тебя с Коминтерна.