Григорий Зиновьев. Отвергнутый вождь мировой революции

Начав выступление, Зиновьев прежде всего категорически потребовал, чтобы полемика, как отмечало заявление 84-х, велась в «строго товарищеских рамках, без обострений и преувеличений». А для того советская пресса должна перестать называть оппозиционером «агентами Чемберлена», которые «перестали бы отравлять общественные колодцы», то есть печать. Лишь затем перешел к сути. Самому важному и для оппозиции, и для большинства. К вопросу об оценке стабилизации капитализма. Прочна, постоянна ли она, или временная, непрочная. Ведь на первом настаивал Сталин, обосновывая свою доктрину возможности построения социализма в СССР.

«Вся та часть доклада, — заявил Зиновьев, — которую Бухарин посвятил вопросу о стабилизации, была окрашена в самые пессимистические цвета (иными словами, отсутствовали условия для мировой пролетарской революции — Ю. Ж. )… Я думаю, что это неправильно, и так вопрос ставить мы не должны… Проект резолюции Политбюро заговорил об экономической, политической и технической стабилизации капитализма как раз тогда, когда вся Европа входит в грозную полосу войны… Но раз Европа входит в эту полосу войны, то какая тогда, к черту, экономическая, политическая стабилизация? Новые пролетарские революции возможны без новой войны, но новые войны без новых революций невозможны».

«Война неизбежна, — продолжил Зиновьев свой, оказавшийся ошибочным, прогноз. — В резолюции… сказано, что война только вероятна и неизбежна… По-моему, надо сказать “неизбежна”», — настойчиво говорил он. И вслед за тем

высказал предположение: кто же будет воевать против СССР? Бездоказательно назвал главным противником Соединенные Штаты, а Германии отвел второстепенную роль. Мол, в начале войны она будет нейтральной, но «в подходящий момент продаст свой нейтралитет подороже, и продаст его, конечно же, не нам, а нашему врагу».

От неизбежности скорой войны Зиновьев логично перешел к оправданию — как всегда, ссылаясь на Ленина — термина «отечественная война» как непременной формулы защиты СССР. И гордо заключил, пресекая возможные попытки толкования позиции оппозиционеров как «пораженчество»: «Мы выставляем лозунг защиты социалистического отечества»⁵⁴⁸.

Во второй раз Зиновьев поднялся на трибуну пленума через семь дней — 5 августа. После доклада Орджоникидзе «О последних выступлениях оппозиции и нарушениях партийной дисциплины тт. Троцким и Зиновьевым». Председатель ЦКК не случайно на первое место поставил Троцкого. Слишком уж много отрицательных фактов накопилось против него за десятилетия его участия в революционном движении. Зиновьев же, если судить по выступлению Орджоникидзе, в перечне лидеров оппозиции как-то отошел на дальний план. Сохранил как обвинение против себя только выступление 9 мая. Но и тут докладчик то ли по мягкости характера, то ли по какой-то иной причине поначалу постарался смягчить вину Зиновьева. Сказал, что нарушение им партдисциплины заключалось в том, что «беспартийные слышали речь т. Зиновьева по радио», не упомянув о более важном — трансляцию заседания организовал МК.

И все же Орджоникидзе успел поправиться на ходу. Вменил в вину Зиновьеву еще два прегрешения: его взгляд на китайскую революцию, к партдисциплине не имевший никакого отношения, а также грубые выражения, использованные на заседании президиума ЦКК 24 июня. Характеризовавшие деятельность Центральной контрольной комиссии как «стряпчество (ходатайство по частным делам — Ю. Ж. )», «фракционная дубина», «лицемерие», «мошенничество», а ее членов — «вьюнами», «слепыми щенятами».

Припомнил и такие слова, произнесенные Зиновьевым 24 июня:

«В будущей войне какие у нас силы? Конечно, материально враг будет гораздо сильней, чем мы. Нашим главным союзником является международный рабочий класс. Но вы делаете все, чтобы проиграть этого союзника. Вы топчете ногами Ленина, вы своими действиями топчете подлинный Коминтерн, вы топчете дело пролетарской революции, когда травите, преследуете нас за то, что мы говорим, что это проданные реформисты-негодяи»⁵⁴⁹.

На том Орджоникидзе счел свои доказательства нарушения Зиновьевым партдисциплины исчерпанными.

Услышав во второй раз все те же обвинения и мнимые доказательства их, Зиновьев не стал отвечать на них, защищать свою правоту. Вместо того повторил свое кредо — веру только в скорую и победоносную пролетарскую мировую революцию. И продолжил отрицание доктрины возможности строительства социализма в СССР.

«Оппозиция, — твердо заявил Зиновьев, — полностью теперь доказала сочинениями Маркса, Энгельса, Ленина, что эта теория, созданная т. Сталиным примерно в 1925 году, противоречит принципам марксизма… Больше того, всем прекрасно известно, что и сам Сталин до 1924 года, в основной своей книжке “О ленинизме” стоял на той же позиции. Он писал: “Для организации социалистического производства усилий одной страны, особенно такой крестьянской страны, как Россия, уже недостаточно — для этого необходимы усилия пролетариата нескольких передовых стран”»⁵⁵⁰.