Читаем Григорий Зиновьев. Отвергнутый вождь мировой революции полностью

Опровергнуть заявление Янсона, а также и не доказанную Менжинским связь лидеров оппозиции с «заговорщиками», попытались члены ЦК И. П. Бакаев, Н. И. Муралов и член ЦКК Г. Л. Шкловский. Только попытались, так как их постоянно прерывали грубыми репликами. Наиболее ярко выразил такое настроение пленума его председатель Рыков. На просьбу Муралова — «Алексей Иванович, защитите меня, потому что они меня прерывают, а время идет», ответил: «Надо пленум ЦК и ЦКК защитить от вас»562.

Лишь Зиновьеву, да и то поначалу, удалось говорить при замолчавшем зале. Свое выступление он сосредоточил на «фракционности и борьбе по платформам», а в защиту оппозиции приводил слова Ленина, сказанные тем на 10-м партсъезде. Затем перешел в наступление, но стал метать молнии не в Бухарина, Рыкова, которые словно перестали для него существовать, а исключительно в генсека, чем невольно готовил ему роль «вождя». Для того и перечислил «политические ошибки, наделанные сталинским руководством за эти два года», то есть между 14-м и 15-м съездами.

«В области международной, — начался список ошибок, — пассив Сталина: 1) проигрыш китайской революции (конечно, она еще подымется вновь); 2) позорное банкротство политики блока с предателями из Генсовета; 3) ускорение разрыва Англии с СССР; 4) полуразрыв с Францией; 5) шаг по пути признания довоенных долгов; 6) начало раскола Коминтерна; 7) передача ряда компартий в руки правых.

В области внутренней политики пассив Сталина: 1) задержка в улучшении положения рабочих; 2) известный холодок в рабочем классе к нынешней политике ЦК; 3) рост кулака; 4) ухудшение настроений в деревне; 5) неудача кампании за снижение цен; 6) рост безработицы; 7) некоторое обострение продовольственного вопроса; 8) рост не только экономической, но и политической силы новой буржуазии — нэпмана, кулака, бюрократа…

В области внутрипартийной пассив Сталина: партия подведена вплотную к опасности раскола… Исключения сотен лучших коренных рабочих-большевиков, исключение таких работников из партии, как Преображенский, Шаров, Серебряков, Саркис, Вуйович, Мрачковский… Было ли что-либо подобное у нас когда бы то ни было, тем более — перед съездом? Я уже не говорю об обысках и арестах, о которых все больше узнает вся партия и весь рабочий класс».

Зиновьев не просто перечислил «пассив». Обобщил: «На этом фоне, на почве неправильной, в корне неправильной политики, международной и внутренней, и рождаются нынешние ваши способы борьбы. Я понимаю, что при неправильной классовой линии Сталин в основном — он вынужден править теми чрезвычайными мерами, как осадное положение… Сталин вынужден угощать вас все более и более острыми блюдами, какие никак не лезут в рот партии».

Конечно же, напомнил Зиновьев участникам пленума о демонстрации рабочих Ленинграда в поддержку оппозиции, прошедшей только что, 17 октября. «Я спрашивал себя, — продолжал он, — каково же будет непосредственное влияние ленинградской демонстрации на наш пленум. Удержит ли она Сталина от дальнейшей политики раскола, или, напротив, побудит его действовать еще сильнее. По-видимому, случилось последнее. Сталин, очевидно, говорит: вы видите, часть рабочих уже поддерживает оппозицию — надо скорее покончить с нею»563.

Может быть, Сталин и намеревался еще раз уступить лидерам оппозиции. Может быть… Но после обвинений, выдвинутых в его адрес Зиновьевым, об уступке больше не могло и быть речи. «На последнем пленуме ЦК и ЦКК, — объяснил генсек свою позицию в большом, длившемся более часа, докладе, и завершившим дискуссию, порожденную выступлением Янсона, — в августе этого года меня ругали некоторые члены пленума за мягкость в отношении Троцкого и Зиновьева. За то, что отговаривал пленум от немедленного исключения Троцкого и Зиновьева из ЦК. Видимо, это я тогда передобрил и допустил ошибку, предлагая более умеренную линию в отношении Троцкого и Зиновьева. Но теперь, товарищи, после всего того, что мы пережили за эти три месяца… для мягкости не осталось уже никакого места. Теперь надо стоять нам в первых рядах тех товарищей, которые требуют исключения тт. Троцкого и Зиновьева из ЦК»564.

Утвержденное в тот же день, 23 октября, постановление практически повторило сталинскую смысловую конструкцию. «Объединенный пленум ЦК и ЦКК в августе 1927 года, — гласило оно, — проявил высокую степень терпимости и уступчивости в отношении тт. Троцкого и Зиновьева… Однако тт. Троцкий и Зиновьев вторично обманули партию и грубейшим образом нарушили взятые на себя обязательства… Ввиду этого объединенный пленум ЦК и ЦКК постановляет: тт. Троцкого и Зиновьева из состава ЦК исключить»565.

4.

Перейти на страницу:

Похожие книги

«Ахтунг! Покрышкин в воздухе!»
«Ахтунг! Покрышкин в воздухе!»

«Ахтунг! Ахтунг! В небе Покрышкин!» – неслось из всех немецких станций оповещения, стоило ему подняться в воздух, и «непобедимые» эксперты Люфтваффе спешили выйти из боя. «Храбрый из храбрых, вожак, лучший советский ас», – сказано в его наградном листе. Единственный Герой Советского Союза, трижды удостоенный этой высшей награды не после, а во время войны, Александр Иванович Покрышкин был не просто легендой, а живым символом советской авиации. На его боевом счету, только по официальным (сильно заниженным) данным, 59 сбитых самолетов противника. А его девиз «Высота – скорость – маневр – огонь!» стал универсальной «формулой победы» для всех «сталинских соколов».Эта книга предоставляет уникальную возможность увидеть решающие воздушные сражения Великой Отечественной глазами самих асов, из кабин «мессеров» и «фокке-вульфов» и через прицел покрышкинской «Аэрокобры».

Евгений Д Полищук , Евгений Полищук

Биографии и Мемуары / Документальное
Рахманинов
Рахманинов

Книга о выдающемся музыканте XX века, чьё уникальное творчество (великий композитор, блестящий пианист, вдумчивый дирижёр,) давно покорило материки и народы, а громкая слава и популярность исполнительства могут соперничать лишь с мировой славой П. И. Чайковского. «Странствующий музыкант» — так с юности повторял Сергей Рахманинов. Бесприютное детство, неустроенная жизнь, скитания из дома в дом: Зверев, Сатины, временное пристанище у друзей, комнаты внаём… Те же скитания и внутри личной жизни. На чужбине он как будто напророчил сам себе знакомое поприще — стал скитальцем, странствующим музыкантом, который принёс с собой русский мелос и русскую душу, без которых не мог сочинять. Судьба отечества не могла не задевать его «заграничной жизни». Помощь русским по всему миру, посылки нуждающимся, пожертвования на оборону и Красную армию — всех благодеяний музыканта не перечислить. Но главное — музыка Рахманинова поддерживала людские души. Соединяя их в годины беды и победы, автор книги сумел ёмко и выразительно воссоздать образ музыканта и Человека с большой буквы.знак информационной продукции 16 +

Сергей Романович Федякин

Биографии и Мемуары / Музыка / Прочее / Документальное