Григорий Зиновьев. Отвергнутый вождь мировой революции

Правда, сам Зиновьев на допросе 22 декабря отмел все подобные утверждения. Объяснял их в послании 28 декабря либо обычными ошибками памяти, либо сознательными наветами. Злостными со стороны «безвожденцев» Румянцева, Котолынова, других его бывших соратников. Тех, кто после подачи им в декабре 1927 года заявления XV съезду партии с просьбой о восстановлении в партии сочли его капитулянтом, отказались признавать своим вождем.

Но что бы и как бы Зиновьев не объяснял, и свои ошибки, и то, что говорили на допросах о нем, надежды, что удастся избежать ссылки, не говоря уже о более худшем исходе, с каждым днем таяли.

Следствие по его делу не только не прекратилось, но и продолжилось с новой силой.

3.

К новому, 1935 году Я. С. Агранов полностью взял в свои руки и ведение следствия, и подталкивание его к запланированным результатам. К превращению действий убийцы-одиночки Николаева в крупномасштабный «террористический, контрреволюционный заговор» «зиновьевцев». 2 января доложил ПБ и лично Сталину о том, кто арестован по делу об убийстве Кирова. Таких оказалось 104 человека, из которых 84 проживали в столице, почему и могли быть названы «московским центром».

Весьма своеобразно выглядела краткая характеристика, данная замнаркома Зиновьеву. Исключавшая все положительное, сделанное тем в долгой жизни, но сохранившая — в более чем гипертрофированном виде, да еще и с негативной трактовкой — лишь ошибки, допущенные Григорием Евсеевичем:

«1883 г. рожд., член ВКП(б) с 1901 г., исключался из партии XV съездом ВКП(б) как организатор оппозиции и вторично — за связь с рютинской организацией и распространение к. р. документа этой организации в ноябре 1932 года, вторично восстановлен в июне 1933 года. Исключен в третий раз из ВКП(б) в 1934 г.

Арестован в Москве и доставлен в Ленинград 17 декабря 1934 года.

Изобличен показаниями: Румянцева В., Котолынова, Мясникова В., Мандельштама, Назимова, Евдокимова, Куклина, Бакаева, Гессена, Федорова, Гертика, Браво, Горшенина, Сафарова, Харитонова, Перимова, Николаева, Антонова, Звездова, Боровикова, Толмазова, Башкирова, Тартаковского, Рэма, Дмитриева Т.

в том, что являлся организатором и руководителем к. р. организации и московского центра.

Виновным себя признал в том, что до 1932 года был антипартийно настроен и делал попытки к сговору с другими антипартийными группами»⁷⁰⁴.

В показаниях двадцати пяти человек не содержалось ничего крамольного. Да, по их словам Зиновьев в узком кругу единомышленников высказывался критически по адресу партруководства и Сталина. Да, якобы стоял во главе только что придуманного, измысленного в кабинетах Лубянки некоего «московского центра», не имевшего ни членов, ни какой-либо организационной структуры. Да, встречался и беседовал не только со старыми соратниками по оппозиции, но и с идейными противниками — «правыми», и отнюдь не тайно. Только все это никак не давало возможности обвинить Зиновьева ни в контрреволюции, ни в терроризме, ни в причастности к убийству Кирова.

Агранов не обращал ни малейшего внимания на такие «мелочи». Как и на то, что допрашиваемые вспоминали сказанное — всего лишь сказанное, а не сделанное — Григорием Евсеевичем не неделю и не месяц назад, а на рубеже 20-30-х годов, самое позднее — в 1932 году. За что, собственно уже дважды подвергся наказанию — его высылали то в Калугу, то в Кустанай.

Замнаркома вполне устраивало, что подследственные, беседуя с ним, по простоте душевной попросту «топили» и Зиновьева, и самих себя, обрекая тем на неминуемую расправу. Но, понимая, откуда ветер дует, Агранов действовал профессионально и добросовестно. Делал все для дискредитации давно никому не нужного, не игравшего ни малейшей роли в жизни партии Зиновьева. И вместе с тем — для устранения приверженцев идеи мировой революции. Ради того не останавливался ни перед манипулированием услышанным на допросах, ни перед ловкими подтасовками и прямым искажением того, что ему говорили, внося в протокол допросов.

И все же Зиновьев продолжал защищаться. Не собирался брать на себя чужую вину, хотя и не скрывал если и не общеизвестное, то и не являвшееся тайной для ЦКК, для НКВД. Показал на основном допросе, 3 января:

«Обстановка трудностей 1932 года, колебания отдельных элементов в партии из остатков бывших оппозиционных групп, рецидивы антипартийных взглядов у этих элементов, слухи об антипартийных настроениях среди лиц, ранее не бывших ни в какой оппозиции… все это усиливало мои колебания и создавали почву для оживления остатков различных оппозиционных групп.

В это время со стороны различных антипартийных групп делаются попытки к политическому сговору в целях организации блока для борьбы с партийным руководством. В этом направлении делается ряд шагов: