Гример

Внутри фонарика что-то искрило, свет норовил погаснуть. Кое-как отыскал «удобства». На обратной дороге уже немного протрезвел, а потому страх потихоньку стал возвращаться. За сетчатым забором, выходящим в поле, темнел силуэт старого дуба, под которым мы сегодня с Михаилом прятались от «чертовой бабы». Где-то там, в темноте, она сейчас и была. Может, близко, может, далеко. Ведь она заметила нас, запомнила, могла выследить. Да что выследить! Я и теперь торчал с фонариком в руке, видный за километр с любой стороны.

– Это уже мания какая-то, – прошептал я. – Пусть себе голая баба бродит по ночам. Почему я должен ее бояться? Мало ли чокнутых в этом мире.

Но страх коварная штука. Стоит дать ему появиться в душе, он тут же начинает шириться, охватывая все твое тело. Именно тело, боится только оно, а не разум. Мозг твердит, что бояться нечего, а поджилки уже трясутся. Не задушишь его в зародыше, как ноги уже сами помчат тебя. И тогда уже контроль над собой потерян. Слава богу, ноги заплетались, бежать я просто не мог; плелся, придерживаясь тропинки. Луч фонарика выписывал замысловатые траектории на мокрой траве.

Утро вечера мудренее, попытался я утешить себя расхожей фразой. Дневной свет разгоняет мрак. Непонятное становится явным. Всему найдется свое объяснение. Прав Петруха.

В этот момент бесшумная тень метнулась ко мне откуда-то сверху, и тут же острые когти впились мне в голову. Это непонятно откуда взявшееся что-то трепыхалось, билось в моих волосах под ладонями. Я обхватил голову руками, ощутил лишь что-то костистое, омерзительно скользкое и несомненно живое. Не помню, как упал; помню только, как катался по траве, наверное, отчаянно кричал, потому как Михаил выскочил на крыльцо с перекошенным лицом. В руках он держал увесистый винчестер, точно такой, какой можно видеть в голливудских боевиках. Почему-то именно этот винчестер, неуместный в средней полосе России, приковал мой взгляд. Наверное, подсознательно я боялся, что дачный сторож пальнет из него в меня.

– Не стреляй! – закричал я.

Кровь уже лилась ручьем по моему лицу, текла между пальцами – горячая и липкая. Михаил подбежал ко мне, отбросил оружие в сторону, оно почти беззвучно исчезло в траве.

– Заткнись! – грубо приказал он, запустил пальцы в мои волосы и вытащил из них помятую летучую мышь со сломанным крылом. Существо с поросшим жесткими волосками туловищем агрессивно и в то же время жалостно попискивало, его коготки сжимали вырванные окровавленные волосы. – Твою мать, – выдохнул Михаил, – вот же дрянь… Дай гляну.

Я часто дышал и прикладывал к макушке быстро набиравший кровь носовой платок. Сторож склонился надо мной, глянул на темечко.

– Черт его разберет в этой темноте, сколько она тебе там подрала… Надо в дом идти, там светлее, видно будет.

Заметив, что я не могу оторвать взгляд от летучей мыши, которая извивалась в его руке, норовив тяпнуть за палец, Михаил не церемонясь, сжал ее в кулаке. Что-то хрустнуло, и летучая мышь, глухо ударившись о кирпичную стену, резиновым мячиком отлетела в темноту. Мы прислушались; в траве послышался шорох и тихое попискивание, словно ребенок плакал.

– Сдыхать поползла, летать уже не может, – определил на слух сдержанный оптимист. – Сам пойдешь или помочь?

– Сам, ноги-то целые.

Продолжая прижимать к голове платок, зашел в дом. Михаил попросил меня нагнуться над тазиком и плеснул из бутылки. Зелье, изготовленное по рецепту старой ведьмы, припекло. С лица потекло вперемешку с кровью.

– Порвала, как Тузик грелку, – произнес сторож, разглядывая рану. – Сантиметров на пять, как бритвой рассекла. – Он вытащил из шкафа чистое полотенце, обкрутил его вокруг моей головы. – Теперь порядок. Главное, вовремя дезинфицировать.

– Откуда она только взялась? – спросил я, усаживаясь на продавленный диван перед импровизированным столом, и взял из рук сторожа полный стаканчик. – Летучие мыши, кажется, в дождь не летают…

– Эти твари когда хочешь и где хочешь летают. Только днем дрыхнут. Они, кажись, на нашем кладбище в часовне живут. Такие только здесь и водятся. Им мошкара по хрену, они на нее и смотреть не станут, им кровь подавай.

– Не знаю… Ты уверен?

Сторож передернул плечами, справедливо подозревая, что я ему не верю.

– Тебе мало того, что она тебя располосовала?

– Винчестер у тебя откуда? Чуть не убил.

– Не винчестер это, а игрушка пластмассовая, муляж. Я ей бомжей пугаю.

Михаил, больше ничего не говоря, выбрался во двор. Вскоре за окном уже плясал луч фонарика, слышался неразборчивый мат.

– … твою… нах… здец…

Сторож вернулся почти счастливым и торжественно поставил на стол двухлитровую банку, закрытую пластиковой крышкой. Внутри, за стеклом, еще шевелилась и скалилась ночная перепончатокрылая тварь.

– Ползла сдыхать, да не доползла. Смотри, еще морду от кровищи свою вылизывает, будто жить собралась.