Гример

В общем-то притворяться насчет усталости сильно не пришлось. Одежда подсохла, внутри меня благостной волной расходилось спиртное, настоянное на горьковато-сладком живительном корне калгана. Вот только расцарапанное темечко пощипывало, побаливало, но было в этой легкой боли даже что-то мазохистско-приятное; хотелось прилечь и затаиться, а возможно, и уснуть. Михаил не возражал, тем более что диванов в его небольшом домике на одну комнатенку было два. Вопреки привычкам, он закрыл входную дверь на массивный засов, пояснив:

– Это я на всякий случай.

Я не воспользовался предложенным бельем. Сил у меня хватило лишь на то, чтобы сбросить обувь да расслабить ремень. Свет погас. С улицы в комнату пробивался свет фонаря. Тени от рам перекошенными крестами ложились на затоптанный пол. Сторож спал тихо, хотя обычно мужчины его возраста, особенно подвыпив, храпят. От нечего делать я принялся изучать потолок, пытаясь дорисовывать пыльные разводы на досках. Так уж устроена психика человека, что подсознательные страхи материализуются в видениях. Сперва мне удалось рассмотреть в неясном пятне летучую мышь, распластавшую надо мной свои кожаные крылья, затем это же пятно соединилось с соседним и превратилось в обнаженную женщину. Вскоре весь потолок уже населяли придуманные мной монстры. Однако в этом был и хороший знак. Значит, подсознание уже переваривало пережитое, искало выход из тупика.

– Ну и чего вы от меня хотите? – спросил я, и сами собой всплыли в памяти строчки из поэмы Оскара Уайльда «Баллада Редингской тюрьмы»: «Свет звезд потух, пропел петух, но полночь не ушла. Над головой во тьме ночной сходились духи зла».

Петух, конечно, еще не пропел, но полночь точно не собиралась уходить. Сон – коварное явление. Сколько живу, никогда мне не удавалось поймать сам момент погружения в него. Он подкрадывается постепенно, неслышно, словно из-за спины. Так случилось и на этот раз. Я не заметил, как заснул.

* * *

В воздухе разлился запах табачного дыма. От него я и проснулся. Сразу же вспомнил, где я и как тут оказался. Михаил сидел на табурете-пеньке и с наслаждением курил. Вид у него, правда, был озабоченный.

– Пока ты дрых, я успел и воды свежей принести, и обход сделать. Двадцать шесть человек сейчас на дачах, вернее, двадцать шесть домов с обитателями. И это хорошо. Когда люди есть, бомжи по огородам не шастают. А вот на это тебе посмотреть будет интересно.

Он указал на пустую двухлитровую банку на соседнем пеньке. От пластиковой крышки остался лишь разлохмаченный ободок.

– Выбралась крылатая тварь? – удивился я, засовывая ноги во влажные ботинки.

– Не то слово «выбралась», крышку еще сожрала. Надо было ее в ведро с водой бросить – утопить. Ты не переживай, днем они прячутся. Может, и найду в траве… На этот раз прикончу.

Михаил еще раз глубоко затянулся и раздавил окурок в массивной пепельнице, выточенной из цельного куска металла.

– В остальном на дачах тихо? – поинтересовался я.

– Тихо бывает только на кладбище, да и то не всегда, – ухмыльнулся сторож. – Похмеляться будешь? – Он кивнул на недопитую бутылку с калгановой настойкой.

– У меня голова не болит. Бабка-ведьма не обманула, настойка качественная. Я вообще никогда не похмеляюсь.

– Тебе еще можно. А вот мужикам, которым за сорок, даже врачи рекомендуют пятьдесят граммов с утреца, чтобы сердце поддержать, – с серьезным видом декларировал Мишка сомнительные советы анонимных медиков. – Вот был у нас один мужчина. Перебрал с вечера, и так ему с утра плохо стало! Ходил возле жены, просил дать денег на опохмелку. А та, стерва, не дала, хоть деньги у нее в кошельке и лежали. Она их у мужа вытащила, когда тот пьяный валялся. Вот у него к обеду сердце и прихватило. За пару секунд помер! Доктор, когда приехал, так этой дуре и объяснил: дала бы ему похмелиться, жил бы еще сто лет.

Эту историю в разных интерпретациях мне приходилось слышать уже, наверное, раз сто. И исключительно от мужчин – любителей выпить. Я не сомневался, что если начать расспрашивать, то Михаил непременно укажет и конкретный дом, где это произошло. Не удивлюсь, если то же самое рассказывают по всему миру. Человеку свойственно искать оправдания собственным слабостям. Сторож мне был симпатичен – мужик не вредный. Я решил заронить в его душу сомнения насчет усвоенных им рецептов сохранения здоровья.

– Неправильная техника опохмела приводит к хроническому алкоголизму.

– Именно, что неправильная приводит, – Михаил уже набулькал себе стаканчик. – А правильная – сердце поддерживает.

– Сам же говорил, что врачи рекомендуют пятьдесят граммов, а не сто.

– Не оставлять же в бутылке, – искренне удивился моей несообразительности сторож. – На вечер мало будет, а на природе все мигом выветривается. Ну, пусть всем на здоровье будет… – Он опрокинул стаканчик, замер, прислушиваясь к ощущениям. – Правильно пошла. Вот сердце нормально и застучало.

Через двадцать минут я уже выходил с Михаилом за ворота дачного поселка – сторож взялся меня провести.