Гримпоу и перстень тамплиера

Страсбург все еще сохранял былое величие, несмотря на опустошившие его недавно грабежи и пожары, вызванные распрями за наследство и земли. Казалось, город вознесся из густого тумана, по зиме устилавшего реку, на которой он стоял; берега реки усеивали деревянные дома с черепичными крышами, подступавшие к крепостным стенам, которые венчали три колоссальных башни, вздымавшиеся над Рейном. Через реку и каналы было перекинуто множество мостов. По ним переправлялись изо дня в день пешие и конные, а также повозки, прибывавшие в город из отдаленных деревень с товарами на продажу.

За два дня Сальетти и Вейнель обошли весь город с севера на юг и с запада на восток, забредая в кварталы, где проживали кожевники, ювелиры, писцы, кузнецы, ткачи, плотники и сапожники. И едва ли не у всех подряд спрашивали, знаком ли им Аидор Бильбикум, но ответом им были недоверчивые взгляды, недоуменные пожатия плечами и даже откровенная грубость. Казалось, это имя внушало горожанам ужас — или они попросту не желали, чтобы соседи заметили, как они беседуют с чужестранцами.

Хунну и Гримпоу тоже не удалось ничего выяснить о человеке, которого они искали.

— Если вы говорите, что никакого Аидора Бильбикума нет, я не понимаю, как можно его искать. Да был ли он вообще, а? — спросил Хунн у Гримпоу, устало вздыхая после беседы с аптекарем, дом которого стоял на углу соборной площади, а в лавке на первом этаже пахло серой и жженым оловом, травами, пряностями, мазями и микстурами, словно в лаборатории аббатства, где ставил алхимические опыты брат Асбен.

Гримпоу не сомневался, что этот аптекарь тоже алхимик и, скорее всего, может дать какую-нибудь подсказку по поводу Аидора Бильбикума, а значит, они наконец услышат голос теней, о котором говорилось в записке Гуриельфа Лабокса, оставленной для Сальетти в церкви Корниля. Но аптекарь притворился, что ничего не знает, вдобавок до смерти перепугался, приняв Хунна за шпиона инквизиции, несмотря на то что они были давным-давно знакомы.

— Если никто ничего не знает, мы никогда не найдем того, что нам нужно, — сказал Гримпоу.

— А что вы ищете, кроме этого старика? — спросил Хунн, хмуря брови.

— Мудрость, Хунн, мудрость, — ответил Гримпоу, восхищенно разглядывая великолепный страсбургский собор, под сводами которого трудились сотни рабочих, подмастерьев и мастеров, завершая розетку на фасаде.

Гримпоу благодаря занятиям в библиотеке аббатства знал, что для возведения столь величественного и прекрасного собора нужно освоить искусство выведения и соблюдения пропорций, основы которого сообщество каменотесов и зодчих держало в самом строгом секрете, и лишь немногие посвященные сумели постичь это искусство. Глядя на могучие статуи у входа в собор, юноша вдруг подумал, что, возможно, из мрака, царившего внутри каменных стен, он услышит голос теней.

На площади перед собором они переговорили с несколькими мастерами, обтесывавшими огромные каменные глыбы с высоких лесов, с которых свисали во множестве шкивы и веревки, предназначенные для подъема обработанных фрагментов. Никто из мастеров никогда не слышал имени Аидора Бильбикума, однако Гримпоу бросилось в глаза, что каждый каменщик вырезает на камне какие-то знаки, вроде личных меток, и что эти знаки подозрительно схожи с буквами послания, которое имел при себе отец Сальетти. Быть может, шифр, которым пользовались мудрецы общества Уроборос, составлен на основе этих вот знаков, каждый из них соответствует определенной букве? «Если так, значит, мудрецы Уробороса тесно связаны с мастерами-каменщиками», — заключил Гримпоу, но с Хунном догадкой делиться не стал.

Кроме того, они сходили в квартал, где крутились колеса бесчисленных водяных мельниц, но и там ничего не выяснили. Аидор Бильбикум — да жил ли когда-либо такой человек?

На пути к постоялому двору, где договорились встретиться с Вейнель и Сальетти, у широкого канала они столкнулись с похоронной процессией. Свет факелов выхватил из сумерек ветхие дроги, за которыми люди в масках несли скелет, обернутый в черный саван. Приглушенно рокотали барабаны, а толпа размахивала руками, кривлялась и истошно вопила.

— Они празднуют Ночь колдовства, идут хоронить труп зимы и приветствовать весну, — пояснил Хунн, замедляя шаг и вглядываясь в маски.

Гримпоу засмотрелся на акробатов, что играли с огненными шарами на длинных цепях, и даже не заметил, как отстал от Хунна. А когда сообразил, что остался в одиночестве, то завертел головой, приподнялся на мысках, высматривая хозяина постоялого двора, но того нигде не было видно.

И тут Гримпоу заметил юную особу, приближавшуюся к нему. Голову девушки покрывала черная накидка, взгляд был настороженным, под глазами темнели синяки.

— Подойди, юноша, и дай прочитать твое будущее по руке, ибо ведомо мне, что тебя задет, — проговорила девушка, и ее томный голосок зачаровал Гримпоу.