Гримстоун (ЛП)

Ловушки являются источником запаха, или, во всяком случае, его частью — прилипшие кусочки окровавленной шерсти дают мне довольно хорошее представление о том, почему в Гримстоуне исчезает так много домашних животных.

И, возможно, что-то большее… Я с ужасом смотрю на медвежий капкан с темной коркой крови на зубах.

Дальняя стена оклеена рисунками — странными, вызывающими беспокойство каракулями с изображением глаз и ртов, крыльев мотылька и расчлененных конечностей. Страницы причудливой поэзии. И вперемешку мои проекты мебели, вырванные из блокнота и приколотые ко всему остальному, как безумный бред серьезно испорченного мозга.

— Реми? — раздается голос позади меня.

Мой брат заходит в сарай. На нем пижама, волосы взъерошены, как будто он только что проснулся.

— Кухню снова затопило... — он оглядывает мастерскую, моргая, словно в замешательстве. — Что все это значит?

— Ты мне скажи.

Джуд наклоняет голову, рассматривая рисунки на стене.

— Что ты имеешь в виду? — его голос странно ровный. — По-моему, это похоже на твой почерк.

Самое смешное, что это действительно похоже на мой почерк.

У меня паническая атака в замедленной съемке. Каждый удар моего сердца — это судорога, мышцы сжимаются так сильно, что кажется, они никогда не расслабятся.

Это не может быть правдой, это не может быть правдой, это не может быть правдой…

Но так ли это?

— Я этого не делала, — мой голос звучит хрипло и неуверенно. — Я не заманивала в ловушку никаких животных. Я не вешала эти рисунки на стену.

— Точно так же, как ты не затапливала кухню? — Джуд качает головой, выражение его лица выражает жалость.

— Я этого не делала, — повторяю я. — Во всем этом нет моей вины...

Не так ли? Кто еще может нести ответственность…

— Реми... — голос Джуд шелковистый и успокаивающий. Даже ободряющий. — Будь серьезной. Пришло время признаться. Во всем. Нет никакого призрака, играющего на пианино. Никто не вламывается в наш дом. Гидеон не пропал без вести...

— О чем ты говоришь?

— Ты знаешь, о чем я говорю.

— Нет. Я нет, — я упрямо скрещиваю руки на груди. От гнилостного, медного запаха висячих капканов у меня сводит живот. Я удивлена, что Джуд вообще может стоять там. Его всегда пугал вид крови.

Или, по крайней мере... у него всегда была бурная реакция.

Ты видишь то, что хочешь видеть…

— Где ты только что был? — спрашиваю я своего брата.

— Что ты имеешь в виду? — он моргает. — Я был в постели. Спал.

Но я уже знаю, что это неправда.

Иногда вам нужен всего лишь еще один кусочек головоломки, чтобы остальное приобрело смысл.

Для меня это было воспоминание о гвоздях в дверной раме Seadreamer…

Все эти маленькие серебристые гвозди, их зазубренные кончики торчали во все стороны, когда мой отец распахнул дверь своей спальни.…

Почему они были там?

Потому что его дверь была заколочена. Прибита по всей длине рамы, как гроб, чтобы забрать моих родителей в их водяную могилу.

Деталь за деталью встают на свои места:

Спасательный жилет под пальто Джуда.

Жир на его руках.

Головокружение, когда я едва могла поднять веки…

Остекленевший взгляд на лице моего отца…

— Ты накачал нас наркотиками, — шепчу я.

Джуд снова моргает, так быстро, что это едва заметный взмах его светлых ресниц.

Он всегда так говорил.

— Что ты имеешь в виду? — резко спрашивает он.

Я игнорирую его, разглядывая каракули на стене — бессвязные стихи, поддельный дневник записей… это похоже на мой почерк. Вроде почти.

За исключением того, что петли на буквах G и F не совсем правильные.

Точно так же, как когда Джуд подделывал мою подпись на записках, которые он писал, чтобы извиниться перед школой.

Я испускаю вздох, который исходит из самой глубины моей души.

— Ты, должно быть, думаешь, что я чертовски глупа.

Что-то в моем тоне подсказывает ему, что на этот раз все не так, как в предыдущие. Выражение невинного замешательства спадает с лица Джуда с пугающей быстротой, сменяясь еще более тревожащей пустотой.

Висячая лампочка отбрасывает глубокие тени вокруг его глаз, так что они напоминают не что иное, как дыры на его белом, как кость, лице.

— Ну... — говорит Джуд. — Тебе еще не следовало сюда заходить.

Даже его голос звучит по-другому — ниже, ровнее, в нем отсутствует какой-то смягчающий элемент.

У меня покалывает кожу на голове, и мне хочется сделать шаг назад, но я заставляю себя оставаться на месте, притворяться, что контролирую ситуацию.

— А куда, по-твоему, мне следовало пойти? — я стараюсь казаться сильной, уверенной. — В лес, чтобы найти то, что ты закопал?

— То, что ты закопала, — бормочет Джуд.

Моя открытая кожа становится липкой, как у рыбы.

В выражении лица моего брата нет ничего из того, что я бы назвала характерным для Джуда — ни насмешливого юмора, ни озорства, ни привязанности. Его лицо такое же напряженное, гладкое и невыразительное, как череп.