Гринтаун. Мишурный город

Он говорил о том, как важно сохранять верность тому, что нам выпало совершить в жизни. И, сидя на этом бревне, я начал понимать, что он подразумевал, говоря мне «живи вечно!». Речь шла не о спасении. Ударение делалось на слове «живи». Он утверждал, что эта жизнь тоже священна и должна быть прожита в полной мере. Каждый день, каждый час – драгоценность. Каждый из нас должен выжать все из каждого мгновения, чтобы воспользоваться дарами Господа Бога.

Слушая мистера Электрико, я осознал, что за несколько лет до этого чуть не лишился этого дара Господня. В возрасте девяти лет мое воображение взбудоражил зов далеких планет. Я аккуратно вырезал комиксы с Баком Роджерсом из местной газеты. Но когда мальчишки в школе прознали об этом, меня засмеяли. Со стыда я все порвал на мелкие кусочки. Спустя месяц я расплакался, сам не понимая, почему. Кто-то умер? Я! Ибо я пошел на поводу у недоумков, не способных оценить мой дар или мою потребность – испытывать влияние Бака Роджерса на формирование моего будущего. Я снова стал коллекционировать комиксы. Я снова обрел цельность.

Во время нашего разговора с мистером Электрико в тот теплый осенний вечер со мною что-то произошло. Его пылающий меч действительно запалил мое воображение, заставив полностью осознать свое призвание в жизни.

Хотя я и раньше что-то сочинял, после встречи с мистером Электрико я начал писать целеустремленно, каждый божий день. Я попросил и получил от родителей на Рождество игрушечную пишущую машинку «Симплекс». На составление одного-единственного абзаца на машинке уходили часы, так как приходилось набирать буквы на резиновом диске и прижимать их по одной к бумаге. Но все свои первые рассказы я напечатал на этом чудесном подарке.

После этого светлого дня с мистером Электрико я ни на день не прекращал писать. Так я чту дар, данный мне Богом. Я считаю, каждый из нас обладает таким талантом, который можно пустить в дело, чтобы обрести себя и, обретя себя, помогать другим. Некоторые пренебрегают своими талантами. Некоторые позволяют своим дружкам убедить себя в том, что их дар «непрактичен». К сожалению, слишком многие отказываются от присущих им природных способностей в безумной погоней за деньгами.

Я никогда не забуду таксиста, встреченного в Нью-Йорке, который наслаждался своим даром. Ездить с ним было одно удовольствие, потому что он до безумия обожал свое такси, которому, должно быть, было лет тридцать, но он натирал его до сияния. Когда мы прибыли на место, он выскочил, чтобы поднять капот, и с гордостью продемонстрировал мотор – полностью серебристо-хромированный. Он вручную отшлифовывал каждую деталь. Пока мотор урчал между нами, как огромный, довольный жизнью котище, я посмотрел на него и узрел восторженного состоявшегося человека.

Он знал, как ему жить. Где-то, давным-давно, он встретил своего мистера Электрико!

Дядюшка Эйнар

Я думал, у него есть крылья.

Таким его мне рисовало мое воображение.

И каждый раз, как я встречал его на улице,

В рубашке летней с короткими рукавами

Или в зимний холод,

Он виделся мне угловатым,

Несуразным, нескладным что ли.

И мне хотелось поговорить с ним про

Его фигуру, но я побаивался молвить

                             слово.

Так что откладывал беседу на потом.

Но факты вещь упрямая:

Летал мой Дядя Эйнар!

Как осенью воздушный змей, обшитый

Зеленою оберточной бумагой

С изображением древних лун.

Самозабвенно, камнем падал он в потоке

                             ветра,

Что взвинчивал любовников

и заставлял метаться и ворочаться в постели

                             по ночам,

когда погода буйная раскручивала

                             флюгер-петушок,

Сидящий на покатой крыше, где только

                             листья

Выписывали письмена

В пыли, скопившейся на водосборных

                             чашах,

Покуда прах не выветрится словно дым,

Чтобы обжечь деревья

И обуглить тучи…

И запалить тоскующие души

Посредством трения растопочных костей.

Каллиопа

Когда наши беседы с мистером Электрико подошли к концу, я покинул карнавальный городок с клочком бумаги, на котором были написаны его настоящее имя и адрес. Однако я не поспешил домой, а задержался возле каруселей, где перфорированная бумажная лента проскальзывала сквозь каллиопу, извлекая из нее пар и свист, завывания, барабанную дробь и дребезжание и непрерывно исполняя «Прекрасный Огайо».

Музыка оказалась настолько трогательной и проникновенной, что вышибла из меня слезу, ибо я покидал карнавальную площадь и уже не мог вернуться в этот день. Я покидал мистера Электрико, пытаясь запомнить все, что он говорил мне. Я уходил от жизни и возвращался к смерти, где мне надлежало провести остаток дня и вечер, скорбя по дядюшке, по которому я скучал не так, как уже скучал по мистеру Электрико.

Перфорированный рулон каллиопы перестал играть «Прекрасный Огайо», чтобы перевести дух. Затем заиграл снова. На этот раз он исполнял «Марш Вашингтон пост», который и музыкой-то не был, а так, сотрясением воздуха, чтобы я отшатнулся. Я и отшатнулся, побежал.

И, разумеется, на холме, в гуще тетушек-дядюшек, возле мамы-папы и брата… меня поджидала смерть. Я оберегал свою новую жизнь, словно сверкающий мраморный шарик, под языком.