Грюнвальдский бой, или Славяне и немцы. Исторический роман-хроника

Я не мог дольше выносить зрелища такой мерзости, я отдал приказ окружить всю деревню и сразу со всех сторон напасть на негодных сарацинов. Мои молодцы выполнили блистательно мой приказ. По данному мною сигналу они с гиком бросились на эту презренную толпу и перебили и перетоптали конями большую половину, остальные забились в большой хлебный сарай и стали молить о прощении, но я не такой, я не дал пощады сарацинам, я собственноручно поджёг сарай, и когда они от дыма и огня бросились к выходу, то я приотворил ворота и, пропуская их по-одиночке, сам каждому тут же ссекал голову. Клянусь, что вот этим самым мечом я не больше как в полчаса срубил пятьдесят пять голов. Смотрите, он весь иступился, но этот меч — добрый меч, я его наследовал от моего деда-маркграфа Куно, он им тоже срубил тридцать сарацинских голов.

Рассказ молодого красавца произвёл самое приятное впечатление на судей, они одобрительно качали головой, и по приказу председателя фамилия героя украсилась тремя крестами.

Немецкий герой ни на минуту даже не счёл себя палачом. Напротив, рассказывая подробно, как его конь топтал женщин, детей и стариков, он весело улыбался, показывая в обворожительной улыбке два ряда ослепительно белых зубов.

Это был идеал немецкого героя!

Вслед за этим претендентом на почётное место, стали выходить другие конкуренты. Один рассказывал, как захватил на поле два десятка вооружённых жмудин, сначала загнал их в пруд и окрестил, а потом перевешал во славу Божию!

Другой повествовал, как он, поймав младенца из жмудин, повесил его на дереве близ деревни, и когда на его крики прибежали мать, отец и затем чуть ли не вся деревня, он перестрелял первых стрелами, а остальных забрал в плен живыми и повесил тут же рядом с ребёнком.

Словом, что ни герой являлся перед судьями, то был палач, изувер, бессмысленный, бесстыдный кровопийца. Одни только французы делали исключение; их герои были действительно людьми чести и добра, подвиги — делами храбрости и благородства, но из них ни один не попал в число достойных! Немецким судьям нужны были люди, погрязшие по локоть в кровь, закалившие свою душу в убийствах безоружных. Иных подвигов для них не существовало!

Когда, наконец, избрание достойных было кончено и двенадцать достойнейших заняли при громе труб свои места вокруг знаменитого круглого стола, то смело можно было сказать, что более ужасной дюжины убийц и злодеев никогда не сидело за одним столом. И всё это были убийцы по убеждению, по врождённой страсти убивать то, что не принадлежит к их расе, к их культуре. Немцы всегда была немцами!

Теперь настал новый фазис невиданного пира. Оруженосцы каждого из сидевших за почестным столом избранных тотчас же спешили прикрепить щит с гербом своего господина на приготовлённых треножниках, за его спиною, и положить рядом с ним большой шерстяной вьючный мешок. Он назначался для приёма орденских подарков.

Сам великий магистр, маршал и великий скарбник, вместе с девятью важнейшими чиновниками ордена прислуживали за трапезой избранных.

Едва начался обед, как великий маршал предложил тост за каждого из почётных гостей, но так как кубки были полны монет, то гости спрятали и монеты, и кубки, и тарелки в свои мешки, а скарбник поставил перед каждым гостем по новому сосуду и по новой тарелке.

На этот раз кубки были пустые, и брат великий интендант наполнил их вином. Выпив вино, гость мог и этот кубок спрятать к прочим подаркам.

Музыка гремела неустанно, тосты сменялись тостами. Было около полудня, когда великий магистр несколько раз хлопнул в ладоши и тотчас, словно по волшебству, пир превратился в бал. Целая толпа разряженных женщин появилась на платформе вокруг обедающих, и под звуки весёлой музыки начались самые весёлые танцы.

Эти женщины были специально для этого пира-бала привезены из Торна. Насильно или доброй волею — об этом история умалчивает, но, как бы там ни было, бал шёл с большим оживлением, и подпившие порядочно «достойнейшие» могли с высоты своей платформы любоваться на красоту и грацию дам и ловкость танцоров.

Вдруг, совершенно неожиданно для большинства, грянул залп нескольких пушек, и вся стена Золотырни, прекрасно видимая с места пиршества, покрылась воинами осаждённых, а со стороны лагеря осаждавших к крепости шли бесчисленные полки наёмных войск с горами фашин и сотнями штурмовых лестниц. Приступ начинался!

Он был достойным финалом почестного стола!

Крики начальствующих, рёв труб, лязг оружия и тяжёлый грохот нескольких десятков мортир, осыпавших защищающихся каменьями, заглушили музыку бала.

Но и самые участники этого невиданного пиршества, и «избранные», и танцоры, казалось, больше занялись созерцанием отчаянного боя, чем балом. Танцы прекратились, но сам великий магистр явился в круг, оставленный для танцев.

— Прошу благородных кавалеров и любезных дам не прерывать ваших удовольствий: уничтожение одного из бесчисленных сарацинских гнёзд входит в программу нашего праздника. Эй, музыканты, живей! Гряньте сарабанду!