Грюнвальдский бой, или Славяне и немцы. Исторический роман-хроника

— Ничуть, государь. По твоему веленью мы в Краков приехали торговыми людьми. В тот же день пан Ян отыскал постельничего его королевской милости, старого Вармунда и передал ему письмо вашего величества к королю. В другой же день нас тайно увезли в королевский охотничий замок за три мили от Кракова, и в тот же вечер туда прибыл его величество король. Он был без свиты, и мы имели честь представиться ему в его опочивальне, при разговоре никого не было, кроме Вармунда. Король был весел, очень доволен и приказал мне в тот же день ехать обратно с ответом, удержал пана Яна на несколько дней, чтобы передать ему решение панов Рады! Совет должен был собраться через два дня!

— А если паны будут против?

— Что вы, государь милостивый! Вся Польша кипит жаждою войны против злодеев-крыжаков. Я во время проезда через Малую Польшу и Мазовию наслышался стольких проклятий по адресу немцев, что не услышишь во всю жизнь!

Витовт улыбнулся.

— Ну, слуга мой верный, спасибо за услугу, не шутка сказать — слетать гонцом из Кракова до Вильни. Молодец, исполать! Постой, слыхал я, что хотя ты и шляхтич, а к гербу не приписан. К какому же приписать тебя?

Глаза молодого человека блеснули радостью: заветные думы его могли осуществиться.

— Государь, — заговорил он робко, — мой и дед, и прадед, и пращур считались в гербе «Саламандра», а как отец в Литву при Ольгерде Гедиминовиче переехал, его от герба отписали, и мы опять без герба.

— «Саламандра»! — воскликнул великий князь, — да у тебя губа не дура: это княжеский герб. Хорошо, после первого боя, где увижу тебя с мечом в руках среди врагов, быть тебе в гербе «Саламандры», да ещё в придаток велю дать коня крылатого! Ладно ли так?

— Много милости! — с низким поклоном проговорил Видимунд, — дай Бог, чтобы эта минута скорее настала.

— Вот вы всё молодёжь, скорее да скорее, а что говорит русская пословица? Тише едешь, дальше будешь! Постой! — вдруг обратился к Видимунду Витовт, — мне завтра же надо послать гонца с ответом в Краков — что я согласен и что по первому пути через месяц буду в Бресте. Мне нужен человек разумный и знающий пути.

— Государь, — чуть не со слезами воскликнул молодой человек, — не обойди твоего верного слуги, не бесчесть меня.

— Как бесчестить тебя? — спросил удивлённый Витовт.

— Не поручай другому то, что могу сделать и я.

— Как, ты хочешь скакать обратно в Краков?

— Хоть сейчас, хоть сию минуту.

— Но ведь ты измучен с дороги, тебе нужен отдых.

— С такими радостными вестями я полечу легче ветра.

— Но вспомни, ты проспал целые сутки, ты загнал своих коней.

— Ну так что же, загоню ещё двоих и просплю две ночи в Кракове. Государь, не обездоль!

Витовт махнул рукой. Ответ был неспешный.

— Ну ладно — завтра приходи за грамотой — и в путь.

Видимунд бросился к ногам великого князя и хотел поцеловать полу его кафтана, но тот милостиво подал ему руку, и юноша с восторгом прижал её к губам.

Глава XXI. Богатыри литовские

Верстах в пятидесяти от Эйрагольского замка, в самой глуши лесной чащи на небольшой полянке, расчищенной в глухом дубовом лесу, виднелось что-то вроде жилья.

Издали видны были только рубленные наружные стены укрепления, обведённого не очень широким, но глубоким рвом, наполненным болотистой водой. Рубленая стена шла пятиугольником, и на каждом из углов возвышалось по небольшой башенке с бойницами.

Были ворота, пробитые как раз под угловой башенкой; они давали вход в крепостицу, а мост, когда-то бывший подъёмным, теперь мирно лежал на сваях. Капров, которыми его поднимали в былые времена, не было видно, но громадные блоки и вертуны ещё виднелись на башенке.

Тотчас за воротами виднелось и само жилище владельцев этой крепостицы. Оно состояло из низкого, мрачного здания в один этаж, тоже рубленного из массивных дубовых брёвен и покрытого местами лубом, а местами, тёсом, успевшим от времени покрыться и мхом, и присущей ему тёмно-зеленой плесенью.

Мрачно и неприветливо смотрело это жилище, скорее похожее на тюрьму, чем на обиталище вольных людей, а между тем оно было гораздо лучше многих других домов литовских бояр и принадлежало старому жмудинскому воеводе Стрысю Стрекосю, другу и ратному товарищу славного эйрагольского князя Вингалы.

Толпы жмудин разных полов и возрастов наполняли как пространство между стенами и домом, так и всю поляну и окружающий лес.

Из дома в узкие окна неслись заунывные звуки и вой. Слышались несдержанные вопли и размеренный, как похоронное причитанье, плач.

От самого входа, вдоль всей первой и наибольшей комнаты в доме, на лавках, поставленных в два ряда, сидели сорок девушек, одетых в белые длинные рубашки до пят. Волосы у них были распущены, а в руках они держали небольшия стеклянные «слезницы», в которые собирали струившиеся по щекам слёзы. Они дико кричали и выли, то хором, то поодиночке; но несмотря на то, что эти крики походили скорее всего на звериный рёв, в них слышался своёобразный дикий ритм, а сами девушки мерно качались из стороны в сторону.