Грюнвальдский бой, или Славяне и немцы. Исторический роман-хроника

Трубы загремели, плакальщицы вновь начали свои дикие завывания. Хор вайделотов грянул похоронную песнь, лигуссоны ударили в тазы, все присутствовавшие, вынув мечи, стучали ими о щиты и мечи рядом стоящих. Криве-кривейто шёл вдоль ряда провожавших и зажигал факелы о свой факел.

Кончив шествие, он остановился против лица трупа, воткнул свой факел в костёр и громко проговорил, снова взмахивая кривулею.

— Ступай, доблестный брат мой Стрысь, с этого несчастного света! Полон бо есть он всякого зла. Иди на вечную радость туда, где тебя ни подлый немец, ни хищный ленкиш[65] обижать не будет! Иди и приготовь родным твоим приятные обители!

Родные, а впереди всех князь Вингала, один за другим подходили к костру и втыкали в него свои факелы. Многие давали обеты страшной, непримиримой мести, другие шептали слова молитвы.

Подошли и четверо сыновей покойного. Они не сказали ни слова. Губы их были стиснуты, глаза сверкали. Поклонившись в землю праху отца, они встали, воткнули свои факелы в костёр, и словно движимые одним побуждением, вдруг как один подняли руки и погрозили кулаками на запад, в сторону немцев! Их мрачные атлетические фигуры, этот немой угрожающий жест, в котором виднелось столько ненависти, столько затаенной, дикой мести, был ужасен. Многие содрогнулись, даже сам князь Вингала не выдержал и шепнул стоявшему рядом с ним Врубе:

— Вот так молодцы! Живым немца съедят! Зови их в мою дружину.

Высоко взвилось пламя костра. Сухие смолистые дрова и сучья разом вспыхнули ярким пламенем, миллионы искр взвились в облаках смолистого дыма.

— А теперь за немцев! — крикнул своим громовым голосом князь Вингала.

Сожжение останков князя Стрыся Стрекосича

Вайделоты, лингуссоны и родственники покойного бросились к пленным рыцарям, круто притянутым к седлам верёвками, и хотели тащить их к другому костру, приготовленному рядом, как вдруг раздался резкий звук рога, и в ту же минуту на опушке показался воин из сторожевого полка. Он гнал своего коня в хвост и в гриву и ещё издали кричал:

— К оружию! К оружию! Немцы! Крыжаки!

— Гей! Стрелки по местам! — раздался зычный голос князя Вингалы. — Немцы на конях в лес не сунутся, а в лесу мы хозяева!

Отборная княжеская дружина мигом бросилась исполнять его распоряжение; вдоль опушки рощи, в которой помещалось Ромново, замелькали шитые кафтаны дружинников, вооружённых стрелами и копьями, а кучка стрелков-лучников спешилась, по указанию князя, на единственно доступном нападению месте — узкой просеке, ведущей к капищу. Между тем, вся остальная масса литвинов с диким воем бросилась частью к самому Ромнову, частью — обратно по дороге к княжескому посёлку.

Времена были тревожные, поэтому большинство литвинов явилось на похороны вооружёнными, только женщины и дети не имели в руках ничего, кроме факелов да смолистых ветвей.

Очевидно, немцы знали дорогу к Ромнову, или она была им указана каким-то изменником-литвином; но они чуяли опасность нападения на лес прямо с опушки, поэтому двинулись в обход рощи, как раз на ту сторону, где просека. Князь Вингала, как мы видели, предвидел этот манёвр.

Силы нападавших были довольно значительны. Кроме девяти братьев-рыцарей в белых плащах, собранных поспешно великим комтуром из трёх соседних со Штейнгаузеном конвентов, в походе принимали участие более двухсот гербовых, т. е. воинов дворянского происхождения, но не причисленных ещё к рыцарским братьям; да была тысяча человек наёмного войска.

Набег на Ромново, отстоявшее от конвента более чем на 70 верст, мог, разумеется, только тогда иметь успех, когда был бы совершен быстро. Это прекрасно понимали рыцари, поэтому весь их отряд был конный, чтобы в случае неудачи не рисковать быть до последнего истребленными фанатическим населением языческой страны.

Великий комтур Гуго Зоненталь, обитавший в одной из пограничных с Литвою крепостей-замков, едва узнав о взятии в плен двух рыцарей литвинами, немедленно послал к князю Вингале требование отпустить их на свободу, но князь был в Вильне. Их не пустили в Эйрагольский замок, а между тем страшный слух о том, что в отомщение за похищение княжны Скирмунды, оба пленника будут сожжены живьем на похоронах великого воина Стрекося, переходил из уст в уста, и литвины со всех концов края спешили к Ромнову.

Медлить было нечего; великий комтур в ту же ночь разослал гонцов по соседним конвентам и через день, во главе целого отряда, предводимого 9 рыцарями, вторгся в жмудинские леса.