Грюнвальдский бой, или Славяне и немцы. Исторический роман-хроника

Разумеется, слабое и малочисленное население пограничной полосы, обезлюженной постоянными набегами крыжаков, не могло дать сопротивления; женщины и дети уходили в непроходимые лесные чащи, а мужчины, захватив оружие, бежали к более укреплённым местам на защиту страны. Дикий гнусливый вой боевых литовских труб давно гремел по всей границе. Острожки и крепостицы, предуведомленные о грозящей опасности, тотчас затворяли ворота и готовились к обороне. Но немецкие всадники мало обращали внимания на встречающиеся по пути жилища. Разве что отставшие кнехты грабили и жгли брошенные пожитки да несчастные хижины; у рыцарей был другой план — захватить врасплох торжественное погребение в Ромнове, освободить товарищей, и при этом, разумеется, перебить, сколько попадется, литовцев.

Но и князь Вингала предполагал возможность подобного нападения, потому-то он и привёл с собой свою дружину. Он по опыту знал, что гордые крыжаки не могут «так» оставить дело, в котором замешана их честь, и на всякий случай явился на похороны с довольно внушительной военной силой.

— Хильф Гот! Форвертс! (Помогай Бог! Вперёд!) — кричал сам великий комтур, бросаясь впереди своих закованных в латы ратников на узкую просеку; но отряд, встреченный сотней ловко пущенных стрел, замялся у самого въезда в лес. Несколько ратников, поражённых стрелами, упали с лошадей, несколько коней, почувствовав боль от ран, взвились на дыбы и сбросили всадников. Произошло замешательство. Стрелы с поразительной быстротою, одна за другою визжали и щелкали по кольчугам и латам, словно ища уязвимого места. Дикий крик толпы, невидимой за тёмной дубовою зарослью, показал немцам, что их план открыт и что защита организована.

Атака отхлынула прочь. Немцы отступили, унося с собой своих раненых.

Князь Вингала мигом смекнул всю опасность своего положения; он видел, что атака отбита случайно, только благодаря упавшим лошадям, загородившим дорогу другим в узкой просеке, и смелый план блеснул в его голове.

— Эй! Кто посильнее, топоров сюда, вали эти деревья, строй засеку! — кричал он. Вруба махнул рукой, и все четверо сыновей покойного Стрекося подбежали к нему.

— Где топоры? — спросили у них. Каждый из братьев в тот же миг поднял в воздух громадный топор, скорее похожий на гигантскую секиру, бывший у них за поясом сзади.

— Идите к князю, слушайте, что он прикажет! — крикнул на них Вруба. Стрекосичи подошли к Вингале.

— А, вот и вы, богатыри, — сказал он, оглядывая их могучие фигуры. — Ну-ка, за работу, свалите поскорее вот эти два дуба да повалите их на просеку. Ну, живее!

Но молодые богатыри смотрели на князя растерянным взглядом. Вингала повторил приказание. Они стояли перед ним в том же положении, и со страхом смотрели ему в глаза.

— Или вы не слышите, что я приказываю?! — с гневом крикнул князь.

Губы старшего из братьев зашевелились, он сказал вернее, промычал что-то, но никто, кроме дяди его Вруба, не понял значения этого мычанья.

— Великий государь, — воскликнул старый воин, — этот лес священный, они боятся его рубить!

— Что за вздор! — воскликнул Вингала, — когда опасность угрожает самому великому громовержцу Перкунасу и всем нам, его верным служителям, что за глупая задержка! Руби! — крикнул он с гневом на молодцев, но ни один из них не тронулся с места.

Между тем время летело. Рыцари, отбитые при первом нападении, строили свои ряды и готовили новую атаку. Терять время было невозможно.

— Что же, станешь ты рубить?! — в сильнейшем гневе вскрикнул князь и бросился с саблей в руках на старшего Стрекосича, Олава, но тот флегматично махнул рукой и промычал:

— А как ён?!

Князь взглянул по тому направлению, куда показал Олав, и увидел старого криве-кривейто, который спешил к месту спора. Уже издали хитрый жрец понял в чём дело, и не успев ещё добежать до места, крикнул:

— Рубите во имя всемогущего Перкунаса! Рубите во имя сереброкудрой Прауримы!

Не успел он ещё кончить своей просьбы, как почти одновременно раздались четыре дружных удара топоров по стволам колосальных дубов. Это не были обыкновенные удары дровосеков, рубивших лес, каждый удар был проявлением сверхъестественной мускульной силы, скрытой в этих обросших волосами ногоподобных руках. Удары следовали один за другим с поразительной быстротой и громадные щепки летели градом во все стороны. Дубы трещали и вздрагивали от вершины до основания.

— Форвертс! Хильф Гот! — раздался дружный крик немцев и сплошная стена латников, предводимых великим комтуром и двумя крестоносцами, стремительно бросились на просеку.

На этот раз в первых рядах были только люди вполне вооружённые, прикрытые щитами, кони которых тоже были защищены кольчугами и панцирями. Несмотря на град стрел, которыми осыпали их литовские стрелки, передовое войско ворвалось в просеку, но тут случилось нечто невероятное: оба подрубленных дуба, словно по мановению волшебника с громом и треском рухнули на дорогу, погребая под своими ветвями и коней, и всадников.