Грюнвальдский бой, или Славяне и немцы. Исторический роман-хроника

— Следовательно, нам их ждать раньше завтрашнего вечера нечего! Это вполне понятно, — заметил граф, — и потому, братья, подкрепив силы трапезой, мы можем мирно идти на покой!

По знаку командора прислужники внесли накрытый простой, грубой, но чистой скатертью стол, поставили на него несколько глиняных тарелок и две миски с кушаньем, да сосуд с холодной ключевой водой и удалились.

Капеллан благословил трапезу, и рыцари дружно принялись за еду. В Штейнгаузене пока ещё не было слободы, и жизнь монахов-рыцарей не раздваивалась. В других конвентах, расположенных около больших городов или имеющих возле себя слободы, жизнь рыцаря делилась между конвентом и частным жилищем на стороне. В тех конвентах общий стол был только проформой, каждый из рыцарей предпочитал собственную кухню убогой монастырской трапезе и хорошее вино — холодной воде, исключительно подаваемой в конвенте.

Но в Штейнгаузене слободы не было, приходилось довольствоваться монастырским столом, оттого-то рыцари и считали назначение их в конвент св. Фомы чем-то вроде ссылки.

Трапеза кончилась благополучно. Рыцари безмолвно поклонились командору и один за другим вышли из трапезной. Остались только двое — командор и капеллан.

— Ну что, видели ли вы, святой отец, сегодня княжну? — с любопытством спросил командор у толстенького краснощёкого капеллана.

— Как не видать? Да только мало надежды исторгнуть её душу из когтей дьявольских, — подняв глаза горе, проговорил капеллан. — Она меня и слушать не хотела, когда я стал убеждать её просветить душу святым крещёнием! Как хорошо вы сделали, что перевели её в эту комнату с узким окном и обитыми войлоком стенами. Мне кажется, в диком фанатизме она способна разбить себе голову о стену!

— Это было бы ужасно. Она нам драгоценна как залог мира с этим диким Вингалой! Если бы не это, я бы давно приказал повесить её на воротах замка.

— Что вы говорите, граф. Да разве можно говорить так про красавицу, подобную княжне Скирмунде? Дайте мне только обратить её в христианство, да это будет знатная невеста для всякого князя. Недаром за неё один из Пястовичей сватался.

— Я не признаю женской красоты. Красота дана женщинам только на соблазн и погибель человеческого рода! — мрачно возразил командор.

— Бьюсь об заклад, если бы вы её в лицо видели, граф, вы бы иначе заговорили.

— Да, это правда. Я не хотел смотреть на язычницу, а когда пришлось везти её на седле, мне казалось, что сам демон ада палит меня адским огнём сквозь железо панциря и белый рыцарский плащ.

— Одно могу посоветовать, посмотрите на неё пристальней, право, не раскаетесь.

Командор задумался.

— Отойди от меня, демон-соблазнитель! — воскликнул он наконец, — зачем хочешь ты смутить мою душу? Я ещё ни разу в жизни не ведал, что такое любовь, не испытывал влияния женщины. И боюсь их красоты, словно демонских чар!

— Всё во власти Господней! А всё-таки посмотреть на красавицу, благо, есть возможность, не помешает.

Проговорив ещё немного, друзья расстались.

Капеллан нарочно поддразнивал командора, зная, что тот из упрямства и желания прослыть аскетом нарочно не пойдёт в келью княжны.

Как увидим, хитрый патер имел свою цель. Каплелан ушёл в свой уютный уголок, составлявший разительный контраст с мрачными и убогими кельями рыцарей-монахов. У него была теплая широкая кровать с пуховым тюфяком, тогда как рыцари, не исключая командора, должны были спать на голых досках, прикрытых только плащами. Взойдя к себе, капеллан достал из замаскированного в подоконнике шкафчика пузатенькую бутылку с венгерским, налил живительной влаги изрядный стаканчик и начал тянуть восхитительную влагу маленькими глотками.

— Эх, зачем я не командор! — говорил он сам с собою, — уж эта птичка от меня бы так не вырвалась! Ну уж и красавица, я такой ещё и не видывал!

Выпив ещё рюмочку за здоровье красавицы, капеллан улёгся спать и скоро мирный храп возвестил, что душа его витает где-то далеко!

Совсем не то совершалось со старым командором; пылкие восхваления капеллана не прошли бесследно, они запали в чёрствую душу старого аскета, как порою западает в сухой хворост искра потухающего костра, занесённая ветром.

Помолясь усердно Богу и послав по адресу проклятых схизматиков и язычников полсотни самых яростных проклятий, командор улёгся на своё досчатое ложе и прикрылся плащом. Но сколько он ни вертелся с бока на бок, образ красавицы, которую он чуть успел рассмотреть в ночь похищения, стоял перед ним, звал его за собою и смущал греховной грезой.

— Изыди от меня, сатана! Да воскреснет Бог и расточатся враги его! — твердил монах-рыцарь, но всё напрасно, дьявольский образ красавицы стоял перед глазами и то грозил ему пальцем, то манил за собой.

Всю ночь не мог уснуть командор, и когда прислужник пришёл доложить ему, что пять часов утра и что пора идти к заутрене, он едва встал и грузно пошёл по лестнице к колокольне. Ежедневно ко всем службам звонил он сам, наблюдая, все ли монахи посещают церковные службы.