Грюнвальдский бой, или Славяне и немцы. Исторический роман-хроника

В этот раз, едва отошла утренняя, он, вопреки обыкновению, не стал беседовать с товарищами-монахами, но ушёл в свою келью и там опять погрузился в размышление, вернее в какое-то оцепенение, в котором ни думать, ни соображать невозможно.

— Пойти, взглянуть — разве это грех? — мелькало в уме всё чаще и чаще. — Взглянуть, взглянуть! — звучало как-то твёрдо и властно, но командор всё ещё боролся и гнал от себя прочь эти греховные думы!

Ни к ранней, ни к поздней обедне он не вышел, послав сказать капеллану, чтобы начинали службу без него, так как он чувствует себя больным. Когда же при этом известии брат госпитальер, обладавшей кое-какими познаниями в медицине, пошёл его проведать, командор резко выпроводил его из своей кельи.

Рыцари, собравшиеся в трапезной на обед, тоже напрасно прождали начальника, он не вышел — пришлось обедать без него, что, конечно, многим было очень приятно.

Разговор сделался общим, говорили больше о своих личных делах, чем о нуждах ордена. Жизнь на границе, в вечном страхе неприятельского вторжения, видимо, всем наскучила, и каждый, не стесняясь, высказывал желание поскорей уйти из этого конвента, подальше от сурового аскета-командора.

Обед близился к концу. Вдруг со стены раздался звук рога — сигнал тревоги — и вслед за тем тот же сигнал повторился по всем башням замка.

Все рыцари, оставив недоконченную трапезу, бросились на главную стену замка, обращённую к широкой просеке, надеясь увидеть возвращающихся своих товарищей. Какое же было их изумление, когда в конце просеки они увидали верхового — очевидно посла или парламентёра, перед которым ехал гонец на караковой лошади с белым знаменем в руках. Сзади ехали ещё человек десять.

— Что это? Кажется, парламентёр? — заговорили в один голос рыцари, не понимая происходящей перед ними сцены.

Подъехав на расстояние дальнего полета стрелы от замка, оба — и посланец и знаменосец — остановились, и один из них трижды затрубил в турий рог. Не было сомнения в том, что это литовцы: у рыцарей давно уже были металлические трубы.

— Скорей, скорей, узнать, что надо! — кричал один из рыцарей.

Замок Штейнгаузен

— Пусть подъезжает ближе! — говорили другие и махали платками всадникам.

— Кто здесь начальник?! — раздался позади голос командора, — прошу не забывать, что я старший и один отвечаю за весь конвент!

Все утихли. Пушкари торопливо вздували пальники, готовясь выстрелить по первому приказу. Мортиры были давно заряжены. Гербовые и простые латники, которых было больше сотни в замке, поспешно занимали заранее указанные места на стене и у ворот.

Между тем, неизвестные люди, произведшие такую тревогу и переполох в замке, стояли на том же месте и, видя, что никто им не отвечает, повторили сигнал. Зловещё прокатился по лесу и замку гнусливый звук литовской трубы.

— Я узнаю, это литвины из дружины треклятого Вингалы, я их видел в Эйрагольском замке! — воскликнул один из рыцарей, — не случилось ли какого несчастья с великим комтуром и нашими товарищами?!

— Как ты можешь, брат Адальберт, говорить такие речи и смущать братию? — с укоризной заметил командор, — выслать к ним «гербового», пусть узнает, что им надо, да возьмёт письма, если есть!

Распоряжение было тотчас выполнено; один из гербовых братьев в сопровождении двух кнехтов — одного с трубой, другого с белым флагом — выехал из ворот крепости, но едва доехав до литвинов и перекинувшись с ними несколькими словами, помчался обратно.

— Что им нужно? — крикнул со стены командор, едва гербовый подскакал к замку.

— Говорит, что он посланный от самого князя Эйрагольского, и ни с кем, кроме самого командора, объясняться не хочет!

— Что за вздор, несколько ударов бичом развязали бы ему язык, — сказал с гневом граф Брауншвейг, — жаль, что мы не послали десятка два кнехтов!

— Осмеливаюсь доложить, благородный командор, у посла вид далеко не заискивающей, а под одним из его людей я узнал лошадь брата Генриха Стосмана!

— Брата Генриха?! — в ужасе воскликнул командор, — этого Самсона из Мекленбурга? Быть не может, ты вероятно обознался!

— Мои слова истина, их могут подтвердить и кнехты, — отвечал твёрдо «гербовой», — клянусь, я сразу узнал славного скакуна Брута под этим поганым литвином.

Командор вдруг решился.

— Коня! — крикнул он резко, — брат Альдаберт, десять гербовых, за мной!

С этими словами он быстро спустился со стены во внутренний дворик замка и через несколько минут выехал навстречу парламентёрам в полном рыцарском вооружении, в белом плаще и в сопровождении одиннадцати человек свиты.

— Как раз дюжина, — с улыбкой заметил брат Гуго, обращаясь тихо к своему обычному собеседнику, брату Иосифу, — хорошо что не тринадцать!

— А разве ты нашего командора за одного считаешь? — также тихо отвечал тот. — В нём вечно два человека: один — монах, другой — развратник, с ним мы можем дождаться предательства хуже Иудина!

— Ну, уж это пожалуй слишком, — улыбнулся себя в бороду брат Гуго. — Это уже слишком!

— Верь не верь, но я кое-что про него разузнал.

— Что же такое? — с любопытством спросил Гуго.