Гризли

Посланные разведчики возвратились с известием, что неприятель отступил, вероятно, устрашенный значительными силами, сопровождающими рани, а равно и дошедшими до них сведениями о приближении нового отряда войск, выступивших из столицы.

Реджинальд вполне убедился в существовании заговора против него и сестры. Поэтому, как только кончилась обычная церемония приема офицеров вновь прибывших войск, Реджинальд приказал немедленно же привести к себе хана Кошю и невольника. При допросе кроме Бернетта присутствовал один только Буксу, на мнение и проницательность которого он мог положиться, чтобы узнать истину от невольника, если ее нельзя было бы добиться от Кошю, который ни в каком случае не сознался бы, разве ему угрожала бы неминуемая смерть. Оба они подверглись строгому перекрестному допросу; со своей стороны их допрашивал также и Буксу, причем он держал себя нисколько не хуже иного английского юриста. Реджинальд вполне убедился, что они участвовали во взрыве форта. При этом невольник утверждал, что он только повиновался приказаниям своего господина, вероятно, убитого при взрыве. А Кошю, который не мог сказать того же в свое оправдание, выказал величайший страх и предлагал сообщить обстоятельства величайшей важности, с условием, что его пощадят и оставят имущество. Однако же он отказался признаться в чем-либо в присутствии Буксу.

– Вы можете все говорить перед ним, не опасаясь, что он выдаст ваши слова, – ответил Реджинальд. – Я отвечаю за его верность. Если окажется, однако, что передаваемые вами сведения не вполне верны, то вас ждет заслуженная вами участь; в противном же случае, если вы сообщите что-нибудь обстоятельное, я похлопочу о том, чтобы вам дозволено было убраться со всеми вашими богатствами, которые вы, полагаю, приобрели не совсем законно.

После долгого колебания Кошю объявил, что большая часть туземцев готова восстать против англичан и всех вообще, кто благоприятствует их управлению; что в особенности покушаются на жизнь раджи за его видимую привязанность к ферингам и, наконец, надеются, что в скором времени можно будет изгнать из страны всех иностранцев.

Кошю уверял всем, чем мог, в справедливости всего сказанного им. Реджинальд просил Буксу высказать свое мнение и тоже заявил, что показания, данные Кошю, были, по-видимому, слишком справедливы. У него у самого начали с некоторых пор появляться сомнения, но до настоящего времени ему не хватало достаточных сведений для того, чтобы он считал себя вправе уведомить в этом начальство.

Реджинальд посоветовался с Бернеттом, и они пришли к тому заключению, что необходимо, во всяком случае, известить обо всем этом как можно скорее власти в Калькутте, а также сообщить все, слышанное ими, полковнику Россу. Затруднение было только в том, чтобы найти посланца, которому можно довериться. Бернетт не желал отправиться с этим поручением, так как сознавал, что присутствие его было необходимо для охраны не только рани, но также и Реджинальда. Если же послать Буксу, то его могут заподозрить и задержать и, что весьма возможно, даже убить на дороге.

– В таком случае, я отправлю Дика Суддичума, – сказал Реджинальд. – Он ни в ком не возбудит подозрения и к тому же если я что-либо передам через него, то он сообщит дословно. Его очень хорошо знает в Калькутте одно лицо, которое может за него поручиться и немедленно же доставить ему возможность повидаться с правительственными лицами или же членами Совета, причем он объяснит, насколько я считаю опасным посылать письменные известия.

Бернетт согласился с предложением Реджинальда, после чего Кошю и Бику были отданы под строгий надзор; затем позвали Дика, чтобы дать необходимые инструкции. Через несколько минут он был готов отправиться в путь с устным сообщением от своего господина, тщательно запрятанным в его умной голове.

– Уж вы, сударь, пожалуйста, присматривайте за Фесфул, – воскликнул Дик. – Мне ужасно не хотелось оставлять бедное животное на произвол этих черномазых чертей, так как я боюсь, чтобы они не выкинули какой пакости. Со мной-то она – словно ягненочек, а вот их терпеть не может. Но я знаю, сударь, что вы ни за что не забудете ее. В особенности помните, чтобы ей давали ежедневно по крайней мере по полбарана. Этого ей будет как раз достаточно, и тогда она никого не тронет, а то, пожалуй, она сцапает какого-нибудь черномазого мальчика, если только ей не дать положенной порции. И что же? За это и взыскивать с нее нельзя – ведь она же зверь; против натуры ничего не поделаешь!

Реджинальд уверил Дика, что он позаботится о том, чтобы за его верной тигрицей заботливо ухаживали.

– Я уверен, сударь, что не ваша вина будет, если за ней не будут ухаживать, – отвечал Дик. – Но я вот кому не доверяю, так этим неграм. Хотя, по моему соображению, если вы изволите объявить им, что повесите полдесятка из них, в случае если будет ей какая обида, то они станут с ней обходиться как следует.

Наконец, когда тревоги бравого матроса совершенно успокоились, он простился со своим барином и Бернеттом и отправился в путь.