«Погода хорошая. В этом году будет хороший урожай. Джек Полгрей нанимает приезжих крестьян, чтобы поскорее убрать его.
Много яблок и груш, надеемся, осы не попортят сливы.
Сабина хорошо выглядит. Она часто к нам заходит. Доркас помогает ей шить пеленки, хотя ребенок родится не скоро. Как она шьет и вяжет! Доркас все за ней переделывает. Почему бы сразу не отдать все делать Доркас? Просто Сабина любит делать вид, что готовится к родам».
Доркас писала:
«Как давно мы не виделись с тобой. Ты знаешь, ведь это первая наша разлука. Когда ты вернешься? Мы очень по тебе скучаем.
Старый Пеггер умер на той неделе. Миссис Пеггер теперь немного отдохнет без него. Он был суровым отцом и мужем, хотя нельзя говорить плохо об умерших. Его хорошо схоронили, теперь могильщиком стал Мэтью. Он вырыл могилу отцу, некоторые считают, что так не положено, нужно было попросить кого-то другого.
Оливер скоро станет кюре. У него много работы в приходе, но он хорошо со всем справляется».
Следующее письмо сообщало:
«Урожай оправдал все ожидания. Джек Полгрей после сбора плодов устроил танцы под скрипки. Из стеблей пшеницы связали кукол и повесили в кухне, чтобы следующих год снова выдался урожайным».
Я так ярко все представляла, и мне захотелось быть рядом с ними. Дом есть дом.
Сабина прислала письмо без начала и конца, как и вся ее болтовня; в основном описывала, как ей помогают мои тетушки, что она с нетерпением ждет ребенка, да и я тоже не должна отставать от нее и Теодосии. Я должна сразу же сообщить ей, когда это случится. Тетушки хотели бы ухаживать за ребенком.
Я читала, когда в дверь комнаты постучали. Вошла Табита с письмом в руке. Она смотрела на меня невидящим взглядом:
— Тибальт… — начала она.
— Он на раскопках.
— Я думала…
— Что случилось?
Она не отвечала, руки ее дрожали.
— Плохие новости?
— Плохие? Вряд ли. Скорее, хорошие.
— Ты хочешь мне рассказать?
— Я надеялась, Тибальт…
— Ты можешь пойти на раскопки, если это так важно.
— Джудит, это наконец случилось.
— Что?
— Он умер.
— Кто?.. О, твой муж. Садись, ты перенесла большое потрясение.
— Это письмо из санатория, где он жил. Он умер.
— Думаю, это называется «счастливым избавлением»?
— Он был неизлечим. О, Джудит, ты не понимаешь, наконец-то я свободна.
— Понимаю. Может, ты выпьешь немного бренди?
— Нет, спасибо.
— Тогда я пошлю за мятным чаем.
Я позвонила в колокольчик. Вошел Мустафа, я попросила принести нам чай. Мы пили освежающий напиток, и она рассказывала мне о годах, когда была замужем и не имела мужа.
— Более десяти лет назад его поместили в дом для умалишенных. Наконец-то я свободна, Джудит.
Ей хотелось поговорить с Тибальтом, но в тот день все поздно вернулись с раскопок, поужинали, и Тибальт сразу же собрался вернуться на работу. Я наблюдала за Табитой, она хотела сообщить ему новости наедине.
Ночью она ждала его возвращения. Я слышала, как он вернулся, но не пришел в нашу комнату, его задержала Табита.
Я ждала. Прошел час. Тибальт не приходил.
Я спрашивала себя, неужели надо так долго сообщать о случившемся? Меня грызли сомнения. Я вспомнила страшные слова няни Тестер, вспомнила, как они смотрели друг на друга за роялем, их вполне можно было принять за любовников. Нет, это просто мое воображение. Если Тибальт любит Табиту, зачем он женился на мне? Потому что Табита была несвободна?
Теперь она свободна.
Письмо оживило мои воспоминания о доме. Я представила, что сказала бы Элисон: «Не говори, не подумав, Джудит. Если хочешь выпалить что-то, неплохо сначала посчитать до десяти».
Я посчитала до десяти, но мне не помогло. Мне надо следить за своим языком. Нельзя сказать ничего такого, о чем я потом пожалею. Интересно, как Тибальт отнесется к ревнивой жене? Почему они так долго вдвоем? Отмечают ее освобождение?