Гробница тирана

Ее стрела воткнулась Тарквинию в лоб, расколов кость. Царь застыл. Завитки пурпурного газа с шипением растворились. От того места, куда попала стрела, по черепу Тарквиния поползла огненная рябь цвета рождественской мишуры. Она распространилась и на его тело – и он рассыпался без следа. Золотой венец, серебряная стрела и меч Хейзел упали на пол.

Я улыбнулся девочке:

– Привет, сестренка. – И упал замертво.

Мир стал размытым, лишенным цвета. Больше у меня ничего не болело. Я смутно видел, как надо мной склонилось лицо Дианы, из-за плеча которой выглядывали Мэг и Хейзел.

– Его почти нет, – сказала Диана.

А потом меня не стало. Мое сознание погрузилось в омут холодной вязкой темноты.

– О нет, не смей, – резко разбудил меня голос сестры.

Мне было так хорошо в небытии.

Жизнь снова ворвалась в мое тело – холодно, грубо, болезненно. Лицо Дианы стало четким. Выглядела она раздраженной, что было весьма в ее стиле.

Что до меня, то я чувствовал себя на удивление хорошо. Боль в животе прошла. Мышцы больше не горели. Я мог свободно дышать. Наверное, я проспал целую вечность.

– К-как долго я был в отключке? – прохрипел я.

– Примерно три секунды, – ответила она. – Давай вставай, королева драмы.

Она помогла мне подняться. Стоял я еще неуверенно, но был рад обнаружить, что мои ноги способны хоть на что-то. Кожа уже не была серой. Пурпурные полосы с нее исчезли. Я по-прежнему держал в руке Стрелу Додоны, но она молчала, возможно объятая священным трепетом в присутствии богини. Или пыталась избавить свой несуществующий рот от привкуса «Милой Кэролайн».

Мэг и Хейзел стояли рядом – чумазые, но невредимые. Дружелюбные серые волки крутились у них в ногах, нюхая их обувь, наверняка побывавшую сегодня во множестве интересных мест. Аристофан окинул нас взглядом с высоты стеллажа и, решив, что ему нет до нас дела, снова принялся умываться.

Я широко улыбнулся сестре. Как же здорово снова видеть ее осуждающее лицо, на котором написано «Поверить не могу, что ты мой брат»!

– Я люблю тебя, – сказал я, и мой голос надломился от переполняющих меня чувств.

Она моргнула, явно не понимая, что ей делать с этой информацией:

– А ты и правда изменился.

– Мне тебя не хватало!

– Л-ладно, хорошо. Теперь я здесь. Даже папа не смог воспротивиться Сивиллиному воззванию с Храмовой горы.

– Значит, сработало! – Я улыбнулся Рейне и Мэг. – Сработало!

– Да, – устало согласилась Мэг. – Привет, Артемида.

– Диана, – поправила ее сестра. – И тебе привет, Мэг. – Для нее у моей сестры улыбка нашлась. – Ты молодец, юная воительница.

Мэг залилась краской. Она пнула кучку оставшегося от зомби праха и пожала плечами:

– Ну.

Я осмотрел свой живот, что не составило труда, так как мое худи было порвано в клочья. Повязки исчезли – как и гноящаяся рана. На их месте остался лишь тонкий белый шрам.

– Значит… я исцелен?

Судя по жирку, мою божественную внешность она мне не вернула. Да, слишком многого хочешь.

Диана вскинула брови:

– Я, конечно, не богиня врачевания, но все-таки богиня. И могу позаботиться о младшем братике, если у него что-то бо-бо.

– Младшем братике?!

Она ухмыльнулась и повернулась к Хейзел:

– А ты, центурион. Как ты?

Несмотря на то что двигаться Хейзел было явно больно, она преклонила колено и склонила голову как добропорядочная римлянка.

– Я… – Она замялась. Ее мир только что рухнул. Она потеряла Фрэнка. И видимо, решила, что не станет лгать богине. – Я убита горем, и у меня нет сил, владычица. Но благодарю тебя за то, что ты пришла к нам на помощь.

Лицо Дианы смягчилось:

– Да. Я знаю, что это была трудная ночь. Давайте выйдем на свежий воздух. Здесь очень душно и пахнет паленым циклопом.

На улице постепенно собирались выжившие. Возможно, инстинкт подсказал им, что нужно идти сюда, к месту, где погиб Тарквиний. Или, возможно, они пришли поглазеть на припаркованную у входа в магазин сияющую серебряную колесницу, запряженную четверкой золотых оленей.

На крышах сидели гигантские орлы и охотничьи соколы. Волки тусовались со слоном Ганнибалом и боевыми единорогами. Легионеры и жители Нового Рима топтались на месте, пытаясь оправиться от шока.

В конце квартала я увидел группу выживших, среди которых оказалась Талия Грейс. Она успокаивала плачущую девушку – нового знаменосца легиона, – приобняв ее за плечо. На Талии как всегда были черные джинсы и кожаная куртка, к отвороту которой были приколоты значки с изображением панк-групп. Серебряный венец, знак предводительницы Охотниц Артемиды, сверкал в ее растрепанных темных волосах. По ее запавшим глазам и опущенным плечам я догадался, что ей уже известно о смерти Джейсона – возможно даже, она узнала об этом не сейчас и первая волна горя уже миновала.

Я вздрогнул от нахлынувшего чувства вины. Это я должен был сообщить Талии о Джейсоне. Часть меня малодушно радовалась, что не пришлось испытать на себе первый порыв ее гнева. Другой части было стыдно за эту радость.