Гробницы Немертеи

Она кинулась наверх – в медицинский блок. Бегом. Платон невольно побежал за ней. Дверь, повинуясь звуку ее голоса, открылась и пропустила их во второй отсек медицинского блока. В нос сразу же ударил запах гниения и каких-то остро пахнущих препаратов. Ноэль – или то, что от него осталось, – находился в полупрозрачной реанимационной капсуле, наполовину заполненной специальным составом. Капсула поддерживалась в наклонном состоянии так, что не пострадавшая голова и плечи раненого находились над физиологическим раствором. Лицо Ноэля напоминало посмертную маску – ввалившиеся глаза, заострившийся нос, оскаленный в болезненной судороге рот. Он походил на мумию, у которой почему-то подрагивали веки и губы. Седые волосы, торчащие в разные стороны, лишь усиливали впечатление. Атлантида глянул на раствор в капсуле и почувствовал приступ тошноты. Раствор по всем правилам должен быть прозрачным или чуть желтоватым. А вокруг Ноэля плескалась какая-то густая желто-коричневая дрянь с красными кровяными прожилками. Однако Ноэль был в сознании. Когда дверь открылась, он даже чуть-чуть повернул голову и открыл глаза. Атлантиде показалось, что раненый смотрит на него из другого, неведомого мира. Глаза его были огромные, черные – одни зрачки.

– Что, уже… Пришли прощаться? – раненый попытался улыбнуться. – Прощай, Кресс… Глупо все вышло, правда? Надо было…

Он не разъяснил, что надо было сделать. Приподнял руку – она потянула из реанимационной ванны за собой какие-то пленки и сгустки слизи. Атлантида успел разглядеть, что на правой руке у Ноэля не хватает двух пальцев. И вместо них образовались красные пупырчатые наросты. Глупо обсуждать свои ошибки, лежа в вонючей реанимационной ванне. Платону вдруг поудилось, что ниже плеч у Ноэля вообще ничего не осталось. То есть верхний обрубок, а потом один хребет и кое-какие ошмотья. Но Ноэль, будто желая опровергнуть его догадку, попытался повернуться. Коленом уперся в прозрачный корпус капсулы. Потом вытянулся… И тогда Платон разглядел черно-бурое пятно на месте живота и нижней части грудной клетки… И отвернулся.

– Атлантида отвезет тебя на Ройк, – сказала Кресс.

– На Ройк… Ройк!.. – В голосе Ноэля зазвучал такой ужас, что Платону стало не по себе. – Не надо на Ройк… оставьте меня здесь… здесь… навсегда.

Раненый вновь плеснулся в свой капсуле, будто надеялся вырваться на свободу. Теперь он выдернул из раствора левую руку – она была сломана в запястье, и вокруг места перелома наросло красное кольцо ложной плоти.

– Ноэль, ты не понял! – Кресс приникла к черной сетке переговорного устройства: – Платон повезет тебя в медицинский центр – лечить. – Лучше здесь… навсегда… раз уж так получилось.

– Ле-чить! – по слогам выкрикнула Кресс.

В глазах Ноэля что-то мелькнуло. Какое-то понимание. Ужас отступил.

– А… Лечить… – он даже попытался улыбнуться. – Неужели…

– Точно, – подтвердил Платон. – На Ройке отличные эскулапы.

– Вряд ли получится, – донеслось из капсулы.

– Стоит рискнуть. А если умрешь, Платон привезет твое тело назад, – пообещала Кресс, хотя, насколько помнил профессор Рассольников, он таких обещаний не давал.

Он даже не пытался прикинуть, во сколько может обойтись получение разрешения на вывоз трупа с Ройка. Наверняка дороже лечения. Вот и делай людям добро после этого.

– Прощай, – донесся глухой голос раненого. – Прощай…

– Я вас отблагодарю, – Крессида взглянула в Атлантиду со странной нежностью – так мать смотрит на любимого взрослого сына, хотя на вид Крессиде было не более тридцати биологических лет и в матери Платону она никак не годилась – разве что в сестры.

Она подняла руки и обвела в воздухе как бы контур вокруг головы Атлантиды, потом вокруг его плеч, и так – до самого пола, замкнув невидимую линию вокруг его стоп.

– Милый, милый, – проговорила она нараспев.

От слов Кресс стало как-то легко на душе, и Платон поверил, что все у него получится. Пока Ноэля штопали в медицинском центре, у Атлантиды было достаточно времени, чтобы заняться неотложными делами.