Гробовщик

Оставались считанные секунды до появления милиционеров, когда Гольдмах рванул на себя дверь ванной комнаты и вскрикнул. Вместо куклы в воде лежала девушка в красном брючном костюме, с меховым воротничком и манжетами. Ее ярко-рыжие волосы свисали с бортика ванны. Остекленевшие голубые глаза смотрели в потолок. В зеркальном потолке плавал еще один труп девушки.

Бывшую любовницу Салмана он узнал сразу, несмотря на то что видел ее всего несколько раз, три года назад. И тогда ее волосы были совсем другого цвета.

Гольдмах не мог пошевелиться. Представившееся зрелище напоминало сюрреалистическую картину или немую сцену из абсурдной пьесы. Но во лбу девушки зияла отвратительная дыра. А зеркальная дверь издевалась над ним циничной надписью: «Извини за шутку. Таня».

Опомнившись, он стал метаться по квартире, не видя выхода. И в первую очередь схватил открытку с пухленькой девочкой на фоне Швейцарских Альп и сунул ее в полиэтиленовый пакет, который все еще держал в руке. Именно дореволюционная открытка в жестяной рамке, а не многочисленные отпечатки пальцев, оставленные в квартире Семеновой, казалась ему самой весомой уликой.

— Бежать! Бежать! — скомандовал он себе.

Но бежать было поздно. Лифт приближался к седьмому этажу. На лестнице слышались голоса милиционеров.

Гольдмах метнулся в соседний тамбур. Такой же длинный коридор, провонявший кошками. У самой дальней двери, спиной к нему, стояла девчонка лет двенадцати. Она отпирала дверь своей квартиры.

Времени на раздумья не оставалось. В два прыжка он оказался рядом с девчонкой. Не успела она обернуться, как он зажал ей ладонью рот и влетел вместе с ней в распахнутую дверь.

Она вырывалась и рычала в ладонь. Лягнула его каблуком в ногу, но боли он не почувствовал.

Ему повезло, что дома никого не оказалось, иначе последствия могли быть самые неприятные.

Миша чуть ли не на руках внес девчонку в единственную комнату и, как заправский насильник, уложил на кровать.

— Молчи, дура! — приказал он. — Я не сделаю тебе ничего плохого!

При этих словах Гольдмах ослабил руки. Жертва вырвалась, вскочила ногами на постель и хотела уже броситься обратно в прихожую, но он вовремя предупредил ее намерение. Поймал девчонку за голень и рванул на себя, так что та плюхнулась задом, подскочив на панцирной сетке.

С минуту они удивленно разглядывали друг друга.

Михаил допустил ошибку. Его жертва оказалась вовсе не девчонкой, а женщиной лилипутского роста, которой уже перевалило за сорок. Бог наградил ее длинными, густыми волосами, а красивые серые глаза казались неестественно огромными. Может быть, потому что она была такая маленькая, а может, просто от страха? Ведь она оказалась в лапах чудовища, уродливого парня, с заячьей губой, сплющенным носом и выдвинутой вперед челюстью. Вот только глаза парня не могли обмануть.

Перед ней стоял на коленях уродец с добрыми глазами, словно сошедший со страниц французского романа эпохи романтизма.

— Выслушайте меня! — взмолился Гольдмах. — Я попал в тяжелую ситуацию. За мной гонятся! Позвольте переждать у вас! И я… Я отблагодарю… Озолочу…

Он достал из кармана куртки визитную карточку, и женщина смогла убедиться, что перед ней Миша Гольдмах, владелец игровых автоматов. Хотя визитка не паспорт, можно воспользоваться чужой. Так ведь и паспорта подделывают. А вот глаза…

Он видел, что женщина поверила. Она спрыгнула на пол. Сбросила пальто.

— Надо запереть дверь, — пролепетала она тоненьким голоском, кокетливо пожимая миниатюрными плечиками.

6

— Терпеть не могу это заведеньице, — признался Балуев, когда они со Светой уселись за столик ночного бара «Сириус». — И посещать его два вечера подряд — дурной вкус!

— Куда уж нам до ваших столичных кафешек! — съязвила она. — Чем богаты, тем и рады!

Бармен и немногочисленные посетители, как и вчера, выказывали максимум внимания крутой парочке.

— Чувствуешь себя как в зоопарке, — не переставал возмущаться он.

— Каким ты стал занудным, Геночка! — улыбнулась Светлана, будто одарила его изысканнейшим комплиментом.

Они заказали по жульену и бутылку Лангедокского вина.

— Я забыла тебе сказать главное, — вдруг вспомнила она. — Ты зря боишься этого дела. Мишкольц в Америке, Поликарпа тоже нет в городе, и, по моим сведениям, не будет еще месяц. Я выбрала подходящее время, чтобы вызвать тебя. Не так ли?

— А где Поликарп?

— В Греции. Гостит у сына в Салониках. Знаешь, — задумчиво начала Света, — у Гробовщика, как ни странно, получились неплохие дети.

— И что дальше?

— Ничего. Чаще бывает наоборот. У прекрасных людей — дети подонки! Что это? Промысел Божий?

— Скорее, генетический, — возразил Балуев. — За что это Богу награждать Гробовщика хорошими детьми? И потом, прекрасные люди, как ты говоришь, часто оказываются никудышными педагогами. Из негодяев редко выходят Сухомлинские, но бывают исключения.

— Христофор был умницей, — продолжала она, — специализировался на древней литературе, свободно читал на древнегреческом и латыни.

— Хочешь меня заставить прослезиться? Не выйдет. Меня больше интересуют мои собственные дети. Валька должен уехать со мной. Поняла?