Гром

— Но мы никак не можем согласиться с теми пунктами декларации, — продолжал Намнансурэн, — где исконные монгольские земли объявлены частью Китая, а также закрепляется раскол страны на Внутреннюю и Внешнюю Монголию. Посему, от имени моего правительства убедительно прошу вас, господин премьер-министр, оказать нам, желающим вечно жить в мире и дружбе с вашей великой державой, действенную помощь и поддержку в деле полного отделения нашей страны от Китая, а также выступить в роли гаранта независимости и самостоятельности нашего государства. Хочу также уведомить вас о том, что мое правительство готово обратиться с подобной просьбой ко всем великим державам; мы и впредь намерены стремиться к укреплению нашего государства.

«Да, их теперь голыми руками не возьмешь, — думал Коковцов, попыхивая трубкой. — Как могло случиться, что эти пугливые овцы вдруг образовали свое собственное государство? Надо быть с ними поосторожней, не то столкнут нас с китайцами, а от подобной стычки добра не жди…»

— На переговорах с новым китайским правительством мы как могли отстаивали интересы вашей страны, — сказал Коковцов тоном, в котором уже не было прежнего высокомерия, — и многого удалось достичь. Ваши просьбы, господин премьер-министр, я незамедлительно доведу до сведения государя и уверен, что государь благосклонно к ним отнесется.

— Господин премьер-министр! Мне поручено передать русскому государю личное послание богдо-гэгэна Монголии, а также вручить ему орден «Эрдэнийн очир» первой степени. Не могли бы вы исхлопотать для меня высочайшую аудиенцию?

— Мы немедленно доложим государю и об этой вашей просьбе, сделаем все возможное, чтобы ее удовлетворить. Однако прошу вас не утомлять его величество длинными беседами. Вас же, господин премьер-министр, прошу нынче у меня отобедать.

Коковцов учтиво склонил голову и расплылся в улыбке. Было очевидно, что и добродушный тон, и приглашение на обед не более, чем попытка хоть как-то выйти из неловкого положения, в которое он попал в связи с подписанием русско-китайской декларации.

В ожидании высочайшей аудиенции монгольские гости продолжали знакомиться с достопримечательностями русской столицы. После того как русско-китайская декларация перестала быть тайной, отношение царских сановников к монгольской делегации заметно изменилось в лучшую сторону.

Куда бы ни возили теперь монгольских гостей, будь то фабрика, океанский пароход или же торговые ряды, Намнансурэн везде был на редкость сдержан в словах. Конечно же, он по достоинству оценивал все интересное, что ему показывали в российской столице, выражал благодарность гостеприимным хозяевам, но делал это без тени подобострастия.

Однажды, побывав на текстильной фабрике и в магазине «Пассаж», монгольская делегация приехала на скотобойню; здесь их свели в подвал, где располагалась холодильная установка, замораживавшая только что освежеванное мясо Намнансурэна очень заинтересовала работа скотобойни, в особенности холодильная установка; он подробно расспрашивал о принципе ее работы, поинтересовался ценами на мясо. Затем подозвал Доржийн Очира и сказал:

— Вот бы нам такую, а? Тогда, вместо того, чтобы перегонять скот через границу на продажу, мы забили бы его и заморозили. Глядишь, цена на мясо стала бы более высокой.

— А шерсть и шкуры оставались бы у нас, — неожиданно выпалил Батбаяр, стоящий рядом с премьер-министром.

— Ты прав, Жаворонок, — повернувшись к телохранителю, ответил Намнансурэн. — Мы бы и их могли продать по сходной цене…

Делегация долго пробыла на скотобойне. Намнансурэн расспрашивал владельца, с кем можно заключить контракт на ее строительство, во сколько оно обойдется.

Вечером того же дня Намнансурэн и Доржийн Очир допоздна обсуждали создавшееся в последние дни положение.

— Стоило им узнать, что нам известно содержание декларации, — сказал премьер-министр, — как они резко изменили к нам свое отношение.

— Вы правы, господин премьер-министр, — согласился Доржийн Очир. — Не исключено, что нам удастся договориться с русскими и о предоставлении нам займа, и о поставках новой партии оружия. А вот признать нас как самостоятельное государство пресловутая декларация им мешает. Они и у царя не дадут нам высказаться, а после аудиенции постараются как можно быстрее выпроводить нас из России.

— Ничего, брат, — уверенно произнес Намнансурэн. — Попробуем высказаться…

Через несколько дней премьер-министр отправился из Петербурга в Ялту на аудиенцию к царю. Сопровождал его в этой поездке Содном, Батбаяр остался в столице.

Погода стояла сырая, промозглая, даже Нева еще не замерзла, и Батбаяр весь день провел в номере. А на следующий день, когда уже смеркалось, в дверь постучали. Это был служащий гостиницы Медведев, монголы между собой звали его Бавгайжав[63], и с ним еще какой-то человек, как выяснилось потом, волжский калмык, которого Бавгайжав попросил быть переводчиком. Надо сказать, что Бавгайжав весьма дружелюбно относился к членам монгольской делегации.

— Скучаешь? — обратился он к Батбаяру. — А я хочу пригласить тебя в гости.

Батбаяр растерялся.