Гром

— Возможно, ты и прав, Медведев, — протирая очки, произнес Тумуржав. — В стране, изнывающей под гнетом своих и иноземных господ, всегда найдутся борцы, которые жизни не пожалеют ради освобождения народа от иноземного рабства и ради ее счастья. Может, Намнансурэн и есть один из этих борцов.

— Боюсь, как бы наши правители не отбили у Намнансурэна охоту бороться, — сказал Бавгайжав. — Хоть и говорит ваш премьер-министр, что никакие трудности его не остановят, а без помощи извне ничего у него не получится. Наши же господа не то что помогать, напротив, стараются еще и палки в колеса ставить. Да и не мудрено. Они думают, раз монголы смогли провозгласить независимость, то теперь, дай им только свободу, предпримут еще что-нибудь. А твой господин, Батбаяр, как увидит, что все усилия его напрасны, возьмет и уедет на родину, так и не поняв, что Россия завтрашняя будет иной. Иным будет и ее отношение к вашей стране.

— Ты прав, тысячу раз прав, — поддержал его Тумуржав. — Но пока рано говорить о завтрашнем дне. Однако разумный, трезвый политик, я думаю, разберется в сути происходящего.

— А что будет завтра? — спросил Батбаяр.

— Говоря о завтрашнем дне, мы имели в виду ближайшее будущее, — пояснил Тумуржав. — Настроение трудящихся масс в России таково, что в ближайшее время могут произойти важные перемены. Конечно, дело это — наше, внутреннее. Но и ваш народ, друг мой Батбаяр, должен для себя решить: страдать ли ему по-прежнему под гнетом эксплуататоров или же, взявшись за оружие, завоевать себе право на новую, лучшую жизнь. Я, брат, журналист, работаю в печатном органе одной рабочей организации. Интересуюсь Монголией, желаю ей только добра. И, если позволишь, хотел бы кое-что у тебя спросить.

— Я с радостью расскажу вам все, что мне известно, — смутившись, сказал Батбаяр. — А если чего не знаю, не обессудьте. Я ведь только слуга своего господина.

Беседа затянулась до поздней ночи. Тумуржав расспрашивал Батбаяра о климате и географическом положении Монголии, об образе жизни монголов, о положении бедных и имуществе богатых, о китайских и русских купцах, торгующих на территории Монголии, о газетах, которые выходят в стране, о недавних боевых действиях против маньчжурских войск. Тумуржав слушал очень внимательно, а потом сказал:

— Судя по твоему рассказу, Батбаяр, Монголия — страна очень отсталая, да и народу вашему несладко живется. Вы вот находились под гнетом Маньчжурской империи, а Маньчжурская империя сама явилась объектом экспансии великих держав. Не стало империи, и все же китайцы пытаются держать вас в повиновении. Делают все, чтобы Монголия оставалась бедной, экономически отсталой страной. Ваше стремление освободиться от чужеземного рабства, провозгласить независимость вполне справедливо. Но глупо было бы винить в ваших бедах китайский народ; он такой же бесправный, как и мы с вами. Власть предержащие — вот кто истинный виновник ваших страданий и бед. Так же обстоит дело и у нас в России: самодержавие — слепо и глухо к чаяниям народа…

Батбаяр слушал, затаив дыхание, стараясь не пропустить ни единого слова, и думал: «Вот это человек! Как верно он говорит! Как широко мыслит, как искренне волнует его все, что происходит в нашем огромном мире».

Уже перевалило за полночь, а они все сидели и разговаривали.

Временами Батбаяр слышал, как шумит река. На сердце у него было радостно. «Хорошие люди, — думал он. — Со мной, простым слугой, беседуют как с равным. Интересно, о каких переменах они говорили?»

— Вот мы и познакомились друг с другом поближе. Надеюсь, что встречаемся не в последний раз, — сказал Бавгайжав, разливая по рюмкам вино.

— И я искренне рад нашему знакомству, — пожимая руку Батбаяру, проговорил Тумуржав. — Прекрасный был вечер, мы провели его с пользой. Счастливого вам возвращения на родину, уважаемый Батбаяр.

Они чокнулись, выпили и стали прощаться. Бавгайжав пошел провожать Батбаяра.

Они шли берегом залива, и тут Батбаяру показалось, что мир, весь огромный подлунный мир, вдруг ожил и, словно волны, бушует, грохочет…

Намнансурэн вернулся в Петербург через пять дней. Батбаяр встретил своего господина у входа в гостиницу и не заметил на его лице ни малейшего проблеска радости.

Не успел Содном войти, как Батбаяр его спросил:

— Ну, как съездили? Что видели?

— Проехались вдоль берега Черного моря. Замечательные места, скажу тебе. А какие женщины на набережной! Эта им и в подметки не годится, — сказал Содном, указывая на картину, висевшую на стене.

— Выходит, кроме баб на пляже, ты ничего не видел?

— Ну что ты! Мы плавали на пароходе, показали нам военные корабли. Поел я там вдоволь винограда и других фруктов. Словом, многое удалось посмотреть, спасибо господину.

— Спасибо господину, говоришь? А может, народу? Ведь это его волей мы сюда приехали, — возразил Батбаяр.

— А-а, не знаю, не знаю. Мы люди темные, тебе не чета. Где уж нам разбираться в таких премудростях, — с досадой ответил Содном.

— Ладно, нечего кипятиться. Лучше расскажи, как обстоят дела у нашего премьер-министра? Как вас там принимали?