Гром

Подскакав к синим майханам, Тумуржав спрыгнул с седла, бросил поводья Батбаяру и, подбежав к высокому худощавому офицеру, который стоял, сунув руку за борт кителя, козырнул и звонким голосом произнес несколько слов, всем своим видом выказывая почтение. Батбаяр подумал, что этот нойон с глубоко посаженными зелеными глазами и черной лохматой бородой очень походит на козла, брошенного хозяевами на стоянке. В его облике не было ничего примечательного, разве что погоны да сверкавшие на груди кресты. Офицер холодно смотрел поверх головы Тумуржава. «Какой у него злой взгляд, — подумал Батбаяр. — И чем только он завоевал доверие нашего богдо-гэгэна?» Унгерн в это время оценивающе, в упор посмотрел на Батбаяра, спрашивая взглядом: «Это еще кто такой?» И Батбаяр не выдержал, отвел глаза, подумав при этом: «Много человеческих жизней на твоей совести». Тумуржав тотчас же обернулся к Батбаяру и жестом приказал отъехать подальше, на опушку, и отвести коней.

За Тумуржавом и бароном, когда они отошли от палатки, последовала стоявшая возле майхана сивая кобыла под русским кавалерийским седлом с коротко обрезанным хвостом и бельмом на глазу. Пока барон стоял на месте, она тоже не двигалась, лишь подрагивала мышцами и рыла копытом землю, словно перед скачками. «Вот так лошадь, — удивился Батбаяр, — прямо как человек, ни на шаг не отходит от хозяина. Может, она и говорить умеет?» Барон фон Штернберг и Тумуржав сели у подножия огромного кедра, остановилась и кобыла, словно прислушиваясь к их разговору. Тумуржав вынул из планшета документы.

— Недавно, согласно вашему приказу, я отправил атаману Семенову телеграмму следующего содержания: «Господин атаман, настало время оказать обещанную Вами помощь в моей борьбе с большевиками. Срочно пришлите две дивизии и сто орудий, тогда я разгромлю оборону красных в Иркутске, перережу железную дорогу и смогу соединиться с Вами. И если Вы, атаман, вскоре пожалуете в Ургу, то монгольский богдыхан, знающий Вас как преданного борца за святое дело, встретит Вас шелковым хадаком и вручит алмазную звезду ордена Эрдэнэ-очира. Опасность красной заразы в Монголии чрезвычайно велика, а потому мы, соединив наши силы, должны надежно охранять этот плацдарм!» Ответа до сих пор нет, и я приехал получить у вас дальнейшие указания, — доложил Тумуржав.

На барона, уже потерявшего всякую надежду на помощь Семенова, бродившего где-то по Маньчжурии, слова инспектора не произвели никакого впечатления.

Батбаяр разглядел охрану, стоявшую на некотором расстоянии от дерева, в тени которого сидел Унгерн, и подумал: «До чего подозрителен, охрану ни на шаг не отпускает. Как же его уничтожить?»

— Это мне не интересно, капитан. Вы послали телеграмму генералу Чжан Цзолиню?[77]

— Да, господин командующий. Согласно вашей телефонограмме, я телеграфировал: «Я, барон Унгерн, не жалея жизни, сражаюсь за то, чтобы Маньчжурия и Внешняя и Внутренняя Монголия навечно перешли в Ваше полное владение и стали надежным плацдармом в борьбе с большевистской опасностью. В этом я всегда буду верен нашим договоренностям. Во имя нашей будущей победы соблаговолите перевести в Ургу десять тысяч китайских долларов. Остаюсь всегда верный Вам Унгерн».

— Тебе не пришло в голову спросить в этой же связи, поддержат ли нас в Китае?

— Я думал об этом, мой генерал, и полностью разделяю ваши взгляды. Но генерал Чжан Цзолинь — человек чужой, иностранец, кто знает, что у него на уме, и я на всякий случай связался с Синьцзяном.

— И что же?

— С большим удовольствием могу доложить вам, что корпус генерала Бакича уже в Синьцзяне и скоро прибудет сюда.

— Капитан! А почему ты не веришь Чжан Цзолиню?

— Это сложный вопрос. Правительство Китая стремится овладеть Внешней Монголией и делиться ни с кем не станет. Вам и самому хорошо известно, что генерал Чжан Цзолинь имеет тайные намерения завладеть Монголией и подчинить ее Японии. А ваша победа, считают эти господа, наверняка может привязать Монголию к России, и потому вряд ли будут вам помогать.

— Что же нам следует делать?

— Монголия велика. Мы можем двигать фигуры по этой огромной шахматной доске, как нам заблагорассудится.

— Пока я не нахожу ничего умного в твоих словах. Ну ладно, послушаем дальше.

Унгерн снял папаху, закурил.

— Монгольские ламы и нойоны — ненадежны, у них нет определенной цели, они не видят дальше собственного носа, и этим наверняка воспользуются красные смутьяны…

Барон понимал, что поражение закрыло ему путь в Ургу, и это его бесило, он нервно вырвал пучок травы, скрутил его и отшвырнул в сторону.

— Это я и без тебя знаю.

— Господин генерал! Перед нами по-прежнему открыта дорога к восстановлению святого правопорядка. Красные выдохлись. Вам следует вести войска на запад, через монастырь Нар ванчин, по дороге пополнить конский состав за счет реквизированного у монголов скота, передохнуть некоторое время в Кобдо и соединиться с генералом Бакичем. Народ Алтая встретит нас с распростертыми объятиями.

Барон тяжело вздохнул.

— Значит, ты советуешь выступить в поход?