Гром

«Да кто же он такой, этот Зодов? — подумала Гэрэл. — Чего это люди без конца его поминают? В могилу он меня сведет».

— Батбаяр седлал моего гнедого. А я ему сказал, чтобы он не гонял коня по скалам, — всхлипнул Донров. — Вот папа приедет, я ему все расскажу.

— Но это же не твоя, а их лошадь. А хозяин вправе делать со своим конем все, что ему вздумается, — объяснила сыну Дуламхорло.

— Никакая она не наша. Ведь говорили же, что раньше на ней сынок ваш ездил. Что там с ней делает мой полоумный! — воскликнула переволновавшаяся Гэрэл, всем видом своим показывая, что понимает и одобряет Донрова.

— Почему же ему не ездить на своей единственной лошади, — не согласилась Ханда. — Не кто-нибудь, а сам хан подарил.

Дуламхорло покраснела, обиженно поджала губы. Донров с ненавистью скрипнул зубами и чуть не заплакал от душившей его злобы. Любопытная Лхама, прибежавшая послушать разговор, сделала большие глаза:

— А мне Батбаяр аха, когда мы в степи встретимся, а гнедой пасется где-нибудь неподалеку, всегда разрешает на нем покататься.

— Это на коне, которого мне вернул отец! — взвился Донров.

— А ну, брысь отсюда. Ступай шерсть подбирать. Кто тебя сюда звал? — накинулась на дочь Ханда.

Дуламхорло продолжала молчать.

«Девочка только масла в огонь подлила. Что же теперь делать? Как бойда здесь покажется, Донров ему обязательно пожалуется. Мальчик он упрямый, мстительный. Может и подстеречь Батбаяра где-нибудь в укромном месте, голову ему проломить. И что же это за напасть такая. Нигде ужиться не можем», — с тоской подумала Гэрэл.

Через несколько дней с туго набитыми сумками вернулся Аюур бойда.

— Прогонит, обязательно прогонит. И куда нам идти тогда? — восклицала Гэрэл, и кусок не шел ей в горло. Батбаяр же и в ус не дул.

— Если выгонит, возьмем гнедого и пойдем в горы. Будем собирать орехи, дикий лук. Не пропадем, — отвечал он на упреки матери.

— Нельзя так, сынок. Нам с тобой надо жить тихо, — пробормотала Гэрэл. «Вырастет строптивым, бесчувственным… Добродетельные люди таких не любят, — испуганно подумала она. — Из ссор да из драк сроду ничего хорошего не выходило».

Сразу по приезде бойда послал человека в Довхонский монастырь, и тот привез решетки от старой юрты. Аюур позвал Гэрэл, отдал ей войлок, которым накрывал товары, несколько кошм и щитов из невыделанных шкур.

— Ну вот, теперь и ты с юртой. Когда будем перекочевывать, про тягло не думай, о подводах не беспокойся, волы для тебя всегда найдутся. А ваш гнедой с этих пор становится моим. Поняла? А ты, — приказал хозяин Дашдамбе, — поможешь им юрту собрать. Да вяжи покрепче, чтобы не завалилась, как ветер посильней дунет.

Гэрэл не помнила себя от радости.

— Не оскудел сердцем наш хозяин. Не человек, а вместилище добродетели. Сто лет ему жизни, — говорила она сыну. Но Батбаяру меньше всего хотелось расставаться с гнедым.

— Мам! Такую развалюху мы с Дашдамбой-гуаем и сами могли бы поставить. Стоило только походить по лесу да жердей подходящих набрать. Так бы и сделали, да только ни пилы, ни стамески нет.

— Разве можно так говорить о сделанном тебе подарке? Эта юрта ничем не хуже той, с которой мы намучались в пустыне. Какое счастье — иметь свою крышу над головой! Как говорится, «пусть юрта плоха, да в ней я сам себе хан». Что же еще тебе надо? Ты его сыну дэл порвал, скверные слова говорил. А бойда не только не выгнал нас, но еще и одарил. Щедрый человек и снисходительный: знает, как сурова доля бедняков и старается делать им добро.

— Мам! А кто ему скот будет пасти, если он нас прогонит? Не здесь ли причина его щедрот?

— Ах, сынок, сынок. Какой же ты непутевый. За богача деньги все сделают. Не будет тебя, он наймет другого, да не одного. Не выдумывай ты ничего, а то опять прогонят, и чашки простокваши не увидишь, — уговаривала сына Гэрэл.

Откуда ей было знать, какой разговор перед этим состоялся в юрте Аюура бойды.

— Не торопитесь гнать хороших людей. В них ни корысти, ни зависти. И работают не покладая рук. С утра до вечера бегают. Помогите лучше им с юртой, — уговаривала Дуламхорло мужа.

— Еще чего! Этот голодранец забыл уже, каково жить бездомному и голодному. Из-за какой-то паршивой клячи на сына моего руку поднял, очаг мой загасить грозился. Это сейчас, а что из него выйдет, когда подрастет! — кипел Аюур.

— Не принимайте на веру все, что вам дитя скажет, Аюур-гуай мой. Не часто вы появляетесь в доме и потому не знаете, что наш сын растет белоручкой и неумехой. А я разрываюсь на части, иной раз в спешке чуть очаг не опрокинешь. Вы же и горя не знаете…

— Ставьте, ставьте голодранцам юрту. Когда-нибудь расплатится босяк этот за все: и за порванный дэл и за насмешки, — буркнул Донров.

Аюур долго молчал, разглядывая сына, потом процедил:

— А хорошо будет, коли начнут говорить, что мы своим работникам житья не даем?

Юрту поставили неподалеку от хотона Аюура, у подножия скалы с зеленой кроной леса на вершине, и Гэрэл повязала на тоно дешевенький хадак — на счастье. Подлатала рваные щиты из шкур и устроила две постели. Пришли Ханда с Лхамой, принесли кувшин с чаем и масло в тарелке.