Гром

«Ты, говорят, изменился, — думала про себя Ханда авгай, наблюдая за беседовавшими между собой Батбаяром и Дашдамбой. — Ну да, был жеребенком, стал жеребцом двухлеткой. А голодранцем так и остался. Ни одежонки справной, ни сапог. Все это выдумки нашего Дашдамбы. Заискивает перед ним, чтобы заморочить голову моей бедной девочке».

Батбаяр угостил всех привезенными борцоками, остатки поделил между младшими братьями и сестрами Лхамы. Пора было идти на дойку. Лхама с отцом вышли последними.

— Папа! Я на ночь здесь останусь, — едва слышно прошептала она, глядя в сторону.

— Конечно, конечно, — согласился Дашдамба и оглянулся на Батбаяра — рад ли? Отказать дочери он не мог. О том, что отец любил Лхаму больше остальных детей, знали все в аиле.

Два года — невелик срок, но для влюбленной, которая ждет своего желанного, они кажутся вечностью. В каждой юрте восприняли по-своему встречу молодых влюбленных после двухлетней разлуки.

«Вот и решилась судьба моего бедного мальчика. Какая же я глупая, что ни о чем не догадывалась. Ведь он еще в прошлом году писал, чтобы Лхама перешла жить в нашу юрту. Ну конечно же. Она ему и дэл сшила перед отъездом. Значит давно они любят друг друга! Вот и хорошо. Сто лет им жизни! Удивительно, за один день столько радостных событий», — думала Гэрэл, засыпая.

К Дуламхорло сон не шел. Она ворочалась в постели, вспоминала, как когда-то дождливой ночью спала, прижавшись к груди Батбаяра, и думала: «Меня он не забыл. Но придет ли? Наверняка в него эта сумасшедшая девка вцепилась».

В юрте Дашдамбы, как только дети заснули, снова начался разговор, которому не видно было конца.

— Что же мы с тобой на старости лет детям жизнь ломаем. На что ты дочь толкаешь, — прошипела Ханда и, встряхнув кувшин — есть ли там чай, попила, чтобы унять расходившееся сердце.

— Что-то я не замечал, чтобы ты вела их к счастливой, безбедной жизни. Хочешь сделать дочь ухватом для казначейского чугуна. Пусть кочергой в очаге, лишь бы в богатом доме? — Слова Дашдамбы подлили масла в огонь.

— Чем же ты думал, когда собрался отдать дочь в жены парню, у которого только и есть что тело, а из живности — вши одни.

— А ты все еще мечтаешь отдать дочь в жены этому тупому, как бык, ублюдку с черной, словно юфть, шеей и идиотской рожей, — обозлился Дашдамба…

Когда перевалило за полночь, Донров осторожно встал, оделся и, выдернув из-за притолоки кнут, вышел. Дуламхорло, заподозрив неладное, вышла вслед за ним. Заметив, что Донров идет к юрте Батбаяра, двинулась следом. Донров, подойдя к юрте, постоял, прислушиваясь, потом откинул кошму, закрывавшую вход, и, занеся для удара кнут, крикнул:

— Батбаяр, выходи.

— Сынок, ты что, — вскрикнула Дуламхорло и уцепилась за кнут. Донров обернулся. В это время из юрты выбежал босой Батбаяр. За ним, набросив дэл, вышла Лхама. Они изумленно переглянулись, Батбаяр взял Лхаму за руку и спокойно спросил:

— Что здесь происходит?

Дуламхорло и Донров молчали.

— Донров вечно буянит. То мне жить не давал, теперь тебя пришел убивать, — сказала Лхама.

Батбаяр дернул ее за руку — молчи.

— Вместе с матерью явился, — сказала Лхама. В юрте кашлянула Гэрэл. С другого конца хотона донесся кашель Дашдамбы.

На следующее утро Батбаяр оседлал коня и погнал скот на пастбище, чтобы дать Дашдамбе с Лхамой немного отдохнуть. Дожди давно не шли, трава выгорела. Пасти скот было настоящей мукой. И вот Дашдамба, которому приходилось ходить за скотом бойды каждый день от зари до зари, решил воспользоваться случаем и починить телеги, подлатать юрту.

— Недолго будет парень мне помогать. Ну, это ничего, дочери он станет хорошим мужем, настоящей опорой. Глядишь, и младшеньким моим помогут, пропасть не дадут, — бормотал Дашдамба, теребя бороденку. Утром Лхама собрала свои вещи, взяла коробочку с иголками и нитками и перенесла в юрту Батбаяра. Ханда авгай, узнав об этом, набросилась на дочь с руганью:

— Да как же ты могла, без обряда, без свадьбы…

— О какой еще свадьбе ты толкуешь? Сама ведь знаешь, что у нас для них не то что подарка, самого завалящего хадака нет, — одернул жену Дашдамба.

Донров, встречая Батбаяра, опускал глаза и сворачивал в сторону. Глядя на выражение его лица при этом, нетрудно было догадаться, что этим парням теперь не только в одном аиле, на одной земле не ужиться. Дуламхорло, стараясь сгладить впечатление от выходки сына, стала особенно предупредительна с Дашдамбой, Гэрэл и Батбаяром. Как-то утром Батбаяр пригнал табун, привязал жеребят и по старой привычке зашел в юрту бойды выпить кумыса. Донров лежал в хойморе, заложив руки за голову. Но стоило войти Батбаяру, как его будто подбросило в воздух. Он сорвал со стены ременной недоуздок и выскочил из юрты.

— Донров, — встревоженно крикнула ему вслед мать. — С ума парень сходит. И отчего у него так характер испортился? Он ведь не только с тобой, ни с кем из своих сверстников спокойно говорить не может, — сказала Дуламхорло, стараясь оправдать сына.