Гром

Через три дня за парнями снова приехал посыльный из монастырского поселка, и пришлось им собираться в путь.

Донров снарядился так, словно на берегу синеющей невдалеке речки ему предстоял бой с врагом. В кожаную переметную сумку он положил недоуздок, путы, дождевик, вяленое мясо, листья чебреца, на поводу вел запасного коня, за спиной висела винтовка. Мать еще не возвратилась из монастыря, и некому было, как это положено в подобных случаях, зажечь благовонные курительные свечи и можжевельник, окропить дорогу. Некому даже было хорошенько покормить Донрова прежде, чем он покинет родное стойбище.

Совсем по-другому было в юрте Батбаяра. Почти всю ночь проплакала Лхама, прижавшись к мужу.

— Ведь там стреляют, рубятся саблями, убивают… — говорила она сквозь слезы.

— Я постараюсь быть осторожным, не буду там, где стреляют и убивают, — как мог успокаивал жену Батбаяр.

С самого утра женщины принялись за стряпню. Скоро на столе появилась тарелка с горячими хушуурами; не беда, что приготовили их из мяса околевшей накануне от сухотки овцы, — все остались довольны угощением. Настроение было приподнятое. Даже Лхама вышла во двор проводить мужа, вышла без костыля, нарочно оставив его в юрте.

Под Батбаяром была яловая кобыла, неказистая лошаденка, на которой Лхама обычно пасла овец. Донров злорадно хмыкнул:

— Не пришел к нам за лошадью, голь перекатная. Ну и черт с тобой, убытку меньше!

Никто не обращал на него внимания. Когда Батбаяр отъехал от юрты, Лхама специальной ложечкой с девятью отверстиями принялась окроплять дорогу молоком. Мать и дочь долго стояли, пока всадники не скрылись из виду.

Поначалу Донров ехал молча; ему было досадно, что никто его не провожал, никто не поцеловал, кроме тетушки Ханды, благословляя в дорогу. Он еще надеялся встретить мать в пути с радостным известием, что он освобождается от службы в армии. Но этой его надежде не суждено было сбыться.

Батбаяра же не покидали все те же мысли: «Как могло случиться, что Лхама упала с лошади и покалечилась?» Он решил воспользоваться замешательством и растерянностью Донрова и расспросить его, а вдруг проболтается.

Но его вопрос как будто не застал Донрова врасплох; он лишь слегка изменился в лице и, покосившись на Батбаяра, пробурчал:

— Не знаю, что и сказать. Меня как раз тогда не было: я ездил в монастырь Эрдэнэ зуу, надеялся напасть на след человека, который тогда, летом, срезал у матери жемчужные нити вместе с косой. Постой, а может быть, это птицы? Копошились в гнезде да и опрокинули его прямо лошади на голову? Ведь могло же быть такое?! Да, жаль бедняжку. На всю жизнь хромоногой останется. Кому она теперь нужна, такая? Работник из нее теперь никудышный, лишний рот, да и только.

Донров ехидно усмехнулся.

В душе Батбаяра поднялась настоящая буря. Он с трудом сдержался, чтобы не огреть негодяя увесистым кизиловым кнутом, который сжимал в руке.

— Кому нужна? Мне нужна! — Зло глянув на Донрова, бросил Батбаяр. — Это ты, подонок, способен был бы отречься от любимого человека!

Донров пропустил оскорбление мимо ушей, отвернулся и стал насвистывать песенку «Саврасый жеребец». «Что толку сейчас с тобой связываться, — думал он. — Посмотрю, каков ты храбрец, когда зайдет разговор об освобождении от армии! Унизить меня тебе не удастся. А вот твои теща да женушка любимая еще приползут на коленях, попросят: «Дайте мяса на похлебку…»

«Доказательств, что Донров сбил с коня Лхаму, нет, — размышлял Батбаяр. — Что из того, что он к ней приставал? Ненавидеть человека за то лишь, что он когда-то волочился за твоей будущей женой? Смешно. Ведь и я был не лучше. Да сам хан гоняется за женой друга. Так уж устроен человек: брюхо набил, а все есть просит…»

И Батбаяр сказал примирительно:

— Я, кажется, лишнего наговорил. Ты уж прости, друг. Поверь, я не забыл, кому мы обязаны всем, что имеем.

За разговором не заметили, как добрались до монастыря. Там сразу отправились в казенный городок, разыскали отца Донрова. Старик сказал, что узнал от жены о мобилизации сына в армию, поговорил с кем надо, и Донрова освободили. Но домой сейчас возвращаться ему не следует. Поэтому он пристроил его к интендантам.

— И о твоих бедах, сынок, я сообщил чиновникам, ведающим военными делами. Так что и тебя скоро освободят, — вкрадчиво произнес Аюур.

Батбаяр поверил ему и спросил:

— Может, мне повидать задана Дагвадоноя?

— Не стоит, — покачал головой Аюур. — От него ничего не зависит. Это он перед нами корчит из себя важную птицу, а на самом деле ни звания, ни знания. Втерся в доверие к нашему господину и этим пользуется. С ним здесь никто не считается, прозвали «коровья бабка…», смех, да и только.

По совету Аюура Батбаяр отправился в монастырскую канцелярию. Там его отчитали за опоздание.