Гром над городом

Конечно, сказанные слова могли относиться к чему угодно. Например, к торговым делам (хоть бы и контрабандным). Но если Вилират и впрямь затеял побег...

– Человек продает дорогую вещь, – сказал он вслух. – Вещь уже у покупателя. Еще не торговались, цену не назначили. А торговец готов сорваться в бега? Как можно скорее?

– А кто покупатель? – спросила Авита, которая не знала, о чем идет речь.

– В том-то и дело, что Хранитель. Помнишь гадскую вазу? Ее Вилират продает.

– А если ваза проклята? – вопросила Июми таким голосом, словно рассказывала страшную сказку. – На моих островах человек, который хочет навредить соседу, подбрасывает ему еду или одежду, которую прокляла колдунья.

Ларш хотел рявкнуть на Июми, но сдержался. Кто их знает, колдунов... не островных, а здешних, грайанских...

– Вот что, – сказал он, – поговорю с этим странным лавочником. Июми, пойдем со мной, тебе не мешает получше узнать город. Авита, у тебя много работы с портретами?

– Совсем нет.

– Тогда пойдешь с нами. Глянешь глазом художницы – вдруг этот Вилират нам где-нибудь встречался...

* * *

Когда Фагрим выбрался из подвала, наверху его ждал Мирвик.

В другое время «лекарь мертвых» приветливо встретил бы парня, которого «лисы» считали почти своим. Но сейчас он был угнетен тем, что пришлось вскрывать изорванное тело старого приятеля, с которым вместе и работали, и гуляли по кабачкам.

Потому Фагрим хмуро спросил:

– Тебя кто сюда пустил?

– Я сказал «крабам», что у меня дело к особому десятку, – невозмутимо отозвался Мирвик.

– Соврал?

– Не совсем. Дело и впрямь есть. К тебе. Понимаешь, дали нам... театру, то есть... обезьяну. На время.

– Обезьяну? Для спектакля?

– А то! Для «Даров из-за моря». Зверюга дорогая, случись с нею что – не расплатимся. А она, понимаешь, лапу наколола. И вокруг ранки такое красное напухло. А мы не знаем, как быть и что делать. Если заболеет или, храни Безликие, сдохнет... что хозяину скажем?

– А ко мне зачем прибежал?

– Полечил бы ты ей лапу, а?

– Сдурел? Знаешь ведь, я давно никого не лечу.

– Так то ж не человек, то обезьяна! На них разве проклятье действует?

– Тем более! Что я понимаю в обезьянах?

– А кто в них понимает? Выручай, Фагрим!

– Других врачей в Аршмире нет?

– Другой врач меня с лестницы спустит, если я его к обезьяне позову. А ты... говорил мне один дружок: мол, Фагрим, когда мусорщиком работал, еду, заработанную за день, делил со старым псом, что к нему прибился. А как обзавелся работой и жильем, того пса к себе взял. Ты ведь жалеешь зверье, Фагрим!

«Лекарь мертвых» смутился:

– Да... тут ты меня поддел. Животных я и впрямь люблю, они проще и чище людей, а хвостатый дурень Лопух – мой лучший друг. Но не боишься ли, Мирвик, что проклятие все-таки подействует и обезьяна сдохнет? Не пришлось бы театру за нее платить!

Это Мирвику явно не приходило в голову. Парень тяжело вздохнул и повернулся, чтобы уйти.

– Постой? – окликнул его Фагрим. – Обезьяна кусачая?

– Нет, – обернулся Мирвик. – Еду берет из рук.

– Подожди здесь. Я руки вымою, куртку накину, возьму куртку с мазями, холст для перевязки. Посмотрим на твою зверушку. Если что, ты ей лапу намажешь и перевяжешь. Вроде ты ее лечишь, а не я.

* * *

Вилират после вчерашнего разговора с контрабандистом извелся ожиданием. Измучился. Истомился.

Дамикур сказал: «Не раньше завтрашнего вечера, а вернее – послезавтра». Задаток взял и исчез.

И нельзя побежать к нему, нельзя поторопить. Надо помнить про бернидийскую слежку. Пришлось открыть утром лавку и что-то невпопад отвечать единственному покупателю. Вилират ничего не ел со вчерашней встречи с Дамикуром – ему не шли в голову мысли о еде. Он то начинал суетливую уборку в лавке, то пытался проверить записи за прошлый месяц, но все дела бросал на середине.

Когда дверь без стука распахнулась и на пороге встал стражник с черно-синей перевязью на груди, вся пытка последних дней ударила Вилирату в голову и на миг лишила рассудка.

Лавочник сделал самое глупое, что можно было в такой ситуации: завизжал и ринулся в окно.

Ну как – «ринулся»? Сунулся в окно – и застрял, зацепившись за что-то курткой.

Тут же стражник ухватил его за пояс и рывком вернул обратно в комнату. Вторым рывком развернул его лицом к себе.

За короткие мгновения неудавшегося побега в комнате прибавилось народу. За плечами стражника стояли две девицы. Но Вилират их заметил краем глаза. Внимание бедняги принадлежало ужасному стражнику.

– Ларш Ночная Волна, – сурово представился тот. – Командир особого десятка. Будем признаваться?

До этого момента он держал Вилирата за ворот рубахи. Сейчас выпустил – и лавочник мешком опустился на пол. Нет, это не было попыткой пасть на колени. Просто ноги стали непослушными.

Стражник Ларш приподнял Вилирата и подтолкнул в сторону скамьи. Тот плюхнулся на скамью и, не дожидаясь вторичного вопроса, начал каяться. На глазах у пришедших рассыпался на мелкие осколочки...

На мелкие осколочки? Э, нет! Все-таки не до конца Вилират обезумел от ужаса, крупицы здравого смысла сохранились в затравленной душе. Про пиратское прошлое не сказал ничего. Слово «Берниди» не прозвучало ни разу.