Гром не грянет…

Один из муравьёв выполз на верхний, ещё не полностью развернувшийся лист, походил по краю взад-вперёд, заглядывая под изнанку… Но вот остановился, покачивая усиками, на самом острие — ну чисто моряк на носу корабля!

«Мечтает… — подумал Копыто. — Вот попал этот насекомыш на самый край своего мира и соображает: а дальше-то что? Есть ли что за ним, за краем? Отправиться ему, малой козявке, дальше, в неизвестность, или взяться переделывать свой, обжитой и привычный мир? Да-а… Бывает, начнёшь переделывать — не остановишься… Иные ломают да перестраивают так, что только щепки летят…»

Копыто подставил палец. Мурашик подумал немного, сомневаясь, стоит ли доверять внезапно возникшей аномалии, постучал по пальцу усиками, изучая. Переполз. Копыто поднял палец к глазам, разглядывая крошечное существо.

«Вот же какая мельчайшая организма — в чём душа держится! — а ведь тоже — живое… И мозги — какие-никакие, а в головёшке имеются. Что вот только он ими надумает? У человека, вишь, мозгов не в пример больше — и вроде умней должен быть, и разумней — а учудит такое, что…»

— М-м-да-а…

Копыто смотрел на муравья, а тот, смело взобравшись на вершину — грязный обломанный ноготь, тоже, кажется, смотрел на старика. Так они оба — человек и муравей — глядели друг на друга, думая, возможно, об одном и том же…

— М-м-да-а…

Копыто опустил палец обратно к стеблю, на котором деловито суетились мурашиные собратья, и терпеливо подождал, пока мураш перелезет к своим.

Солнце едва тронуло горизонт и тут же расплылось багровеющей квашнёй, обнажив сползшее в сторону оранжевое ядро. Старик нахмурился и покачал головой.

«Бог даст… Бог даст…»

Он проковылял в распахнутую калитку и запер её за собой, повернув деревянный запор-вертушку.

***

…Бабочка вспорхнула, покружила возле места своей смерти и понеслась куда-то, выделывая в воздухе замысловатые петли…

6

Тщательно заперев дверь, Копыто скинул ботинок и натянул на ногу удобную войлочную чуню. На протезе поменял грязное копыто на чистое, домашнее — тоже подбитое войлоком. Прошёл в комнату, растопил печь: не для обогрева — для уюта. Когда по стенам весело заплясали оранжевые отсветы, присел к столу и заглянул в забытую с утра кружку: недопитый чай темнел омутком — холодный, зато настоявшийся. Отхлебнул, посмаковал.

— Да-а…

Из головы не выходили сегодняшние приключения. Ну, да сколько их было — и будет…

Взгляд старика упал на простенок между окнами. В самодельной рамочке там висела аккуратно вырезанная из журнала картинка. В сумерках не разобрать, но Копыто и так прекрасно помнил изображённое на репродукции: бушующее море, цепляющиеся за обломки мачты люди, огромная волна, нависшая над потерпевшими кораблекрушение…

«От девятого-то вала уж верно никому не спастись…» — думал Копыто не столько глядя на тёмный прямоугольник рамки, сколько всматриваясь в тот образ, что засел в памяти.

Каждый раз, лишь громыхнёт где-то вдалеке похожий на пушечный выстрел разряд и понесутся друг за другом рокочущие валы, — каждый раз некая сила, инстинкт, который заставляет всякое живое существо возвращаться в те места, где родилось, гнал Копыто домой: «Если уж помирать, так в родных стенах!» И каждый раз, будто потеряв старика из виду, волны утихомиривались и пропадали.

Раньше Копыто всегда успевал добраться до дома к финальной — седьмой-восьмой волне, пережидая последние удары в погребе, — и то жуть брала, особливо, когда выйдешь после наружу, да посмотришь… А что способна была натворить девятая — подумать страшно! Теперь волны стали ослабевать быстрее, и мир тоже приходил в себя быстрее, возвращаясь в итоге почти таким же, как и был. С чем это было связано, Копыто не представлял, только крестился и благодарил Бога за то, что отвёл напасть.

Что за волны прокатывались через медвежий угол, в котором родился, вырос и благополучно состарился Копыто, — объяснения тоже не находилось. До поры.

Как-то — лет уж… не сказать… пятнадцать назад? — оказались в этих местах, проездом, студенты: сказки собирали, а в ответ — свои рассказывали. От них и услыхал Копыто такую, что вначале поселила в сердце старика замешательство, а затем, надолго, и тревогу.

Вот, построили однажды люди машину для перемещения в допотопные времена. Ну и давай шастать почём зря. А не подумали, что если изменишь что-то в прошлом, то и будущее изменится тоже. И вот, наступил один олух-путешественник на бабочку, вернулся домой — а там уже всё по-другому…

Студенты объясняли тогда, что даже от самого малого изменения происходят другие, и чем дальше — тем больше: расходятся по времени волнами, как круги по воде. Одни изменения гаснут, другие — наоборот… Убеждали, что в будущем люди, наверняка, изобрели уже такую машину и путешествуют: и к нам, и дальше — аж к самому сотворению мира!