Громче, чем тишина. Первая в России книга о семейном киднеппинге

Ксения родилась в XVIII веке в благородной семье. Ее муж, Андрей Федорович, был военным и служил придворным певчим в хоре императрицы. В те времена вся жизнь русских людей была связана с пением, как сейчас с телевизором. И певчий талант напрямую указывал на благородство человека. Кстати, именно певчие придворного хора воспевали на берегах Невы, за две недели до закладки Санкт-Петербурга, победу Петра I при крепости Ниеншанц. Современники признавали у Ксении с мужем родство душ, да такое, что один не мог жить без другого. Когда же внезапно и скоропостижно Андрей Федорович скончался, Ксении было всего 26 лет. За одну ночь овдовевшая Ксения постарела и поседела и, казалось, тронулась умом. Уже на похоронах она надела кафтан супруга, штаны и картуз и заявила всем присутствующим:

«Андрей Федорович не умер, а умерла Ксения Григорьевна. Андрей Федорович здесь, перед вами. Он жив и будет жить вечно».

На кладбище она просила молиться за упокой рабы Божией Ксении. С тех пор Ксения носила одежду мужа, на свое имя не откликалась, свой дом подарила подруге Параскеве, имущество раздала нуждающимся, а деньги отнесла в храм. Ксения раз и навсегда отреклась от своего имени и прошла тяжелый путь юродства. У нее был дар прозорливости, и Ксения творила добрые дела, приходила на помощь людям и более сорока лет скиталась, отказываясь от всех благ, молясь днем и ночью в любую погоду за спасение души Андрея Федоровича.

Подвижничество Ксении Блаженной можно толковать по-разному. Кто-то видит в нем подвиг верности супругу. Кто-то – отказ от собственного эго. Очевидно, что поступок Ксении идет вразрез с современными представлениями о самоотречении, которое, по общему мнению, имеет смысл лишь в случае материнства (и то – пока ребенок несовершеннолетний).

Мне всегда казалось, что материнское самоотречение неизбежно. Разве может мать посвятить себя ребенку не полностью? Может ли мать не служить Богу, когда дает новую жизнь? Самоотречение заложено в саму суть материнства. Нельзя стать матерью, если боишься умереть, ведь каждые роды – не просто многократное превышение болевого порога, это маленькая смерть. Да что там – зачастую бо́льшим подвигом становится Жизнь. Мать не может перестать жить, пока ее дети нуждаются в ней. Поэтому я решила, что не сдамся, пока моя дочь ждет меня.

В полном соответствии с евангельскими заповедями блаженств, Ксения была и плачущей и алчущей, и жаждущей правды. Была она кроткой и милостивой, была чиста сердцем. «Блаженны нищие духом, ибо их есть Царство Небесное».

Я продолжала подниматься по склону. Вокруг не было ни души, а дождь и не думал прекращаться.

– Святая великомученица Ксения, имя твое по-гречески, знаю, означает «странница, чужестранка», помоги мне пройти этот путь! Приведи меня к чаду моему!

Внезапно заметила одиноко стоящую женщину. Она неуклюже пряталась от ливня под навесом троллейбусной остановки, хотя было очевидно, что это лишено всякого смысла. Последний троллейбус издох у меня на глазах. Решив, что реже, чем встретить человека в ливень в Новороссийске, можно увидеть только шхуну в океане, я решительно направилась к незнакомке с целью уточнить верность своего пути.

– Простите, эта дорога ведет к «Трапезунду»? – я указала рукой в сторону уходящей вверх улицы.

– Да, ведет, – она махнула в ту же сторону и добавила: – Но вы сейчас туда не доберетесь, все дороги размыло!

– И машины спрятались, как корабли во время шторма, – пробормотала я.

Нам пришлось кричать, чтобы услышать друг друга сквозь шум падающей воды. Мы встретились глазами и, не сговариваясь, молча покинули навес и пошли вверх по дороге, прижавшись друг к другу.

– Каким ветром вас сюда занесло? – спросила меня женщина. На вид ей было около пятидесяти. Я еще не научилась отвечать на этот вопрос в двух словах. Заметив мою нерешительность, женщина ответила сама. – Наверное, «Трапезундом»? Этот ветер из тех, что живет высоко, а дует далеко…

Меня удивило, когда она произнесла слово «Трапезунд», ведь именно туда я шла.

– Каждый тут знает, что во время шторма жизнь в городе замирает.

– У нас в Петербурге таких сильных дождей не бывает.

– Вы из Петербурга? А знаете отца Николая? Очень духовный человек! Он служил в Питере, в Исаакиевском соборе, – не дожидаясь ответа, она рассказала историю своего воцерковления: – Я была его послушницей на протяжении семи лет, и теперь каждого посланца из Питера встречаю как благую весть.

– Я приехала сюда, потому что ищу здесь своего ребенка, – проговорила я.

Формальные вопросы больше не требовались. Одни, под дождем, мы были словно в храме и прикасались к таинству. Что-то общее помогло установить связь.

– Вы знаете, что материнская молитва со дна морского поднимает? – повернулась ко мне незнакомка. В тот момент я знала это как никогда. Правда, сама была почти на том самом дне.

– А давайте вместе помолимся? Как зовут вашу доченьку? – предложила она.

– Ксения… Ксюша, – ответила я.