Громила

Странный сон, яркий, красочный. И заставляет задуматься: это просто нервное напряжение так выходит или крыша капать начала? Не хотелось бы, а то начну будить домашних криками по ночам, как некоторые мои бывшие сослуживцы.

От тревожных мыслей спать расхотелось. Настроение неумолимо поползло вниз. Похоже, насладиться в полной мере первым днём каникул не получится. Придётся вставать.

Первое, что я понял, открыв глаза — я не дома. И понял я это благодаря потолку. Белому. Высокому. Метра четыре с половиной — пять, не меньше. Гораздо выше, чем дома. С потолка, на длинных шнурах, свисали четыре светильника под круглыми белыми непрозрачными отражателями, расположенные квадратом, на расстоянии примерно двух метров друг от друга. Почему-то я подумал, что отражатели сделаны из жести или листового алюминия. И что-то ещё меня зацепило, какая-то неправильность, но какая именно, понять я не смог. Бывает такое, что-то царапает, а что — непонятно.

От рассматривания потолка я перешёл к ознакомлению с окружающей обстановкой на меньшей высоте. В итоге удалось выяснить, что я, укрытый до подмышек одеялом, лежу на одной из четырёх кроватей в просторной комнате с двумя окнами и одной дверью. Стены белые. Возле каждой кровати — деревянная тумбочка с настольной лампой. Похоже на… Да ни на что не похоже.

Первые мысли были, что это казарма, больница или тюрьма, но, после недолгого размышления я их отмёл.

Для казармы — слишком просторно, для тюрьмы — то же самое и решёток на окнах нет. В больничных палатах присутствует куча всякого оборудования, здесь же — пустые беленые стены. Да и для пациента больницы я чувствую себя на удивление хорошо.

Попробовал пошевелиться, руки двигаются, ноги тоже. Ничего не болит, недомогания нет. Надо вставать и выяснять, куда и как я попал. Ну и, не менее актуально, на сколько.

Я откинул одеяло и осмотрел себя. Одет в белую пижаму с широкими голубыми полосками. Похоже, всё-таки больница, но какая-то странная. Надеюсь, я не слетел с катушек в итоге своих приключений в двух горячих точках и не нахожусь в палате какой-нибудь психиатрической клиники. Против психушки, опять же, говорило отсутствие решёток на окнах. Хотя, может их в современных клиниках и не ставят? Вот чего не знаю, того не знаю.

Сев на кровати, я спустил ноги на пол. Прохладный, твёрдый, гладкий, слегка неровный. Дощатый. Я не поверил своим глазам. У меня под ногами был дощатый, деревянный пол, выкрашенный тёмно-коричневой краской. А сидел я на всамделишной кровати типа «койка». С панцирной сеткой и спинками, собранными из окрашенных в зелёный цвет металлических трубок и с более толстой никелированной трубой сверху. А в окнах были деревянные рамы. И подоконники тоже деревянные, выкрашенные белой глянцевой эмалью.

И тут я понял, что казалось мне неправильным в светильниках. Схватив настольную лампу с тумбочки, я заглянул под абажур. Протёр глаза. Ущипнул себя за бедро. Снова протёр глаза. Не помогло. Под абажуром я продолжал видеть лампочку, с прозрачной стеклянной колбой, внутри которой находились растопыренные металлические усики, соединённые тонюсенькой паутинкой, вьющейся спиралью. Лампу накаливания. Я смотрел на неё и пытался вспомнить, когда их перестали выпускать. Двадцать лет назад? Или тридцать?

Стоп. Прекращаем офигевать и начинаем думать. Сейчас на дворе июнь две тысячи пятьдесят четвёртого года. Деревянные окна, подоконники и пол теоретически могли сохраниться в каком-нибудь старом здании, сам видел такие в Прибалтике. Но вот бытовые лампы накаливания не производятся и не продаются уже очень давно. Я их и видел-то только в музее. Но здесь они присутствуют во всех светильниках и выглядят новыми. О чём это говорит? Правильно, о массовом их использовании. Что в наше время невозможно. По принципу «Бритвы Оккама» отметаем предположения о попадании в прошлое и параллельный мир как наименее вероятные. Остаётся виртуальная реальность. В ней возможен любой интерьер, хоть со старинной мебелью, хоть с троном из костей дракона. Последнего, впрочем, в комнате не наблюдалось.

Итак, что мы имеем. Я в ВР и не помню, чтобы входил в неё сам. Значит, меня поместили в капсулу, когда я был без сознания. И вывод из всего этого напрашивается неутешительный. Мой сон, закончившийся взрывом, был не совсем сном, даже совсем не сном. И сейчас моя тушка, или то, что от неё осталось, лежит на операционном столе или уже в регенерационной капсуле в каком-нибудь медцентре. И отправил меня туда мелкий и тощий пацан лет шестнадцати-семнадцати, при помощи одной очень мерзкой штуки. Впрочем, если бы эта хрень сработала штатно, меня бы уже вообще не было.

Клайпеда. Апрель 2054 года.

Биохимическая лаборатория неустановленной принадлежности.