Громкое дело

Х: Под какие гарантии? Ты же знаешь капиталистическую банковскую систему. У нее нет ни дома, ни акций, ни шикарного автомобиля, это же обычная шведская женщина из рабочего класса. Они оба из рабочего класса…

П: Разве не может заплатить шведское правительство? Он ведь трудился на него.

Х (с усмешкой): Ну да, в качестве научного секретаря. Да будет тебе известно, шведское правительство не заботится о своих гражданах независимо от того, работают они или голосуют за него. Им ближе собственные интересы, они беспокоятся о своей власти и своих деньгах.

П: Это одинаково повсюду. Всякие подонки постоянно насилуют собственный народ.

Х: Правительствам наплевать, если их люди умирают.

П: Они мочатся на их могилы.

Х: Все правильно.

(Тишина.)

П: Сколько всего у нее? Пара миллионов?

Х: Долларов? Нет, господи, нет, значительно меньше.

П: По словам ее идиота, у нее пара миллионов.

Х: Шведских крон, да. Но это же совсем другое дело. Крона больше, чем кенийский шиллинг, но никак не доллар.

(Короткая тишина.)

П: Что это был за пожар?

Х: Благодаря которому у нее деньги? У них был маленький домик, они получили страховку, когда он сгорел. Это немного, но все, чем она располагает.

(Тишина.)

П: Мы созвонимся.

(Конец разговора.)

Анника опустила бумаги на колено и почувствовала, как ей все больше становится не по себе. Она не знала, куда смотреть. У нее создалось ощущение, словно он продавал ее, унижал, словно обманывал своего шефа, и свое правительство, и фактически всю Швецию. Он объединился с подонком, превратил ее в старую и некрасивую бабу без каких-либо средств и возможностей добыть их, в настоящего лузера, единственно способного хныкать и надеяться, что сей подонок в конечном итоге сжалится над ней, пусть это и представлялось крайне маловероятным.

– Помни цель разговора, – сказал Халениус. – Ты же знаешь, куда мы хотим прийти.

Она не могла поднять взгляд, почувствовала, как ее руки начали дрожать, мелко и лихорадочно. Бумаги упали на кучу газет. Он поднялся из своего кресла и сел рядом с ней на кровать, обнял ее за плечи и притянул к себе. Ее тело напряглось, как стальная пружина, и она с силой ударила его в бок.

– Как ты мог? – сказала Анника сдавленно и почувствовала, что не может больше контролировать себя. Слезы полились рекой, и она попыталась оттолкнуть его от себя. Но он крепко держал ее.

– Анника, – сказал он. – Анника, послушай меня, послушай…

Она уткнулась носом ему в плечо.

– Я просто лгу, – продолжил он. – Я думаю совсем не так, как говорю, ты же знаешь это. Анника, посмотри на меня…

Она залезла лицом ему под мышку, от него пахло стиральным порошком и дезодорантом.

– Это же просто стратегия, – сказал он. – Я буду говорить всякую чушь, лишь бы помочь тебе.

Она дышала открытым ртом несколько секунд.

– Почему ты показал мне распечатки? – спросила она, слова приглушила ткань его рубашки.

– Я здесь по твоему заданию. И важно, чтобы ты знала, чем я занимаюсь, что говорю. Так все звучит. Анника…

Халениус отклонился назад, и она скосилась на него, он убрал прядь волос с ее лица и улыбнулся.

– Эй, – сказал он.

Она зажмурилась и не смогла удержаться от смеха. Он отпустил ее плечи и отодвинулся в сторону, сразу же стало светло и холодно вокруг нее.

– Я ненавижу это, – сказала она.

Халениус поднялся и отошел к компьютеру, расположился перед экраном и читал. В комнате воцарилась тишина, настолько глубокая, что она скоро стала невыносимой для нее. Она взяла стопку газет с пола и поднялась.

– Я пойду и обновлю мои знания в части ситуации в мире, – сказала Анника и покинула комнату.

Убийства женщин в пригородах Стокгольма заполняли все свежие газеты, и сейчас внезапно сам ход событий стал важным в мельчайших подробностях. Убийца Линны Сендман стоял в ожидании своей жертвы за елью у тропинки позади детского сада, прочитала Анника. Он, вероятно, преследовал ее вверх по холму и орудовал ножом сзади неимоверно жестоко, фактически перерубив позвоночник в районе шейного отдела. Анника попыталась представить себе всю сцену, но не сумела. Взамен из памяти всплыли другие картинки: сапог в снегу, торчащий в небо каблук.

Сандра Эрикссон, пятидесяти четырех лет, бежала через парковочную площадку, когда на нее напали со спины и она получила удар прямо в сердце. Лезвие прошло в зазор между ребрами и попало в его верхушку. Она умерла в течение нескольких секунд, оставив сиротами четырех детей, самой младшей девочке исполнилось тринадцать лет.

Еву Нильссон Бредберг, тридцати семи лет, убили четырнадцатью ударами ножа, большинство прошло сквозь тело. Орудие убийства, следовательно, было длинным и массивным. Жертва, вероятно, пыталась забежать в многоквартирный дом, но упала, и ее зарезали сзади на улице.