Громовой Кулак (СИ)

— Я мог бы вырезать вас всех, — согласился король, будто совсем не боялся, что после этих слов они, не сговариваясь, зарубят его топорами. — Но я не воюю с женщинами и детьми. Я не казню жен за проступки мужей, сыновей — за родителей и родителей — за сыновей. У меня есть семья, как у любого из вас, и я люблю ее, как и любой из вас. Есть женщина, ради которой я готов объявить войну всему миру. Как и любой из вас. Я защищаю своих близких, как это делает любой из вас. Я такой же, как вы, желаете вы того или нет. И я встречу врага так же, как его встретит любой из вас. Вы вправе присягнуть моему брату и вернуть свои потерянные города. Вы вправе остаться здесь, на севере, и любой из нарнийцев, что поднимет оружие против вас во дни мира, будет сурово наказан. Но если вы вновь пересечете нашу границу с топорами в руках, то я уже не буду милосерден.

Эдмунд Справедливый ушел из их чертогов пятнадцать лет назад, дав им последний шанс заключить мир, но память о нем осталась. И вот неподвластная ни людям, ни гномам, ни даже великим колдунам судьба давала им шанс не просто на мир, но на возвращение. По законам короля, который сгинул целое десятилетие назад. Но память о нем всё еще жила.

И не только память.

— Она не показалась вам… знакомой, братья? Девушка, что пришла вместе с арченландским принцем.

— Знакомой? — переспросил один из старейшин. — Какое дело нам до женщины этого принца, мудрейший Торкиль, когда мы, быть может, стоим на пороге новой войны? Скажи нам лучше, куда мы пойдем, если проиграем? Дальше на север? Эта ведьма, кем бы она ни была, не пропустит нас. Да и что мы найдем там? Лишь холод, голод и новых ведьм.

— Или, быть может, отправимся на запад? — спросил другой. — Говорят, этим горам нет конца и они тянутся до самого края мира, но ты сам знаешь, что ждет нас, едва мы ступим на те их отроги, что носят имя Феруз Ангир. Калорменскому тисроку не нужна ни наша сталь, ни наши кузнецы. Они не примет нас даже, как низший народ. Калормен — для людей, а не для гномов. А мы не знаем те тропы столь хорошо, чтобы пройти незамеченными мимо всех их форпостов.

Это верно. Но она не женщина арченландского принца. Пусть и хочет ею стать. Должно быть, лицом она куда сильнее пошла в мать, чем в отца, но у нее взгляд нарнийских королей. Гордость нарнийских королей. И их же честность. Она вернет черным гномам величайшие из их подземных городов, если они помогут ей в этом бою.

А если нет… Что ж, даже ведьмам с ледяными жезлами нужны мечи и топоры.

***

Тархан Алимаш понравился Сармаду с первого взгляда. Он улыбался, не смущаясь двух давно выбитых зубов, залихватски подкручивал усы и был прирожденным рассказчиком. Даже рутина военного лагеря, затерянного в непроходимых красных песках, из его уст звучала, как удивительная сказка о бесстрашных воинах и коварных колдунах. Впору было принять его за одного из ташбаанских вельмож, всегда велеречивых и даже утонченных, а не за южного тархана, которых на севере Калормена, признаться, считали… почти варварами. Южные тарханы были скупы на слова, опалены палящим багровым солнцем, будто выжегшим из их душ всё, кроме желания сражаться за Калормен, и красили бороды и волосы в самые разнообразные цвета. Помнится, при первой встрече, еще на свадьбе отца с тархиной Ласаралин, Сармада искренне поразила золотая шевелюра тархана Ильгамута. Но уже несколько минут спустя он столкнулся с тарханом Анрадином и обнаружил, что в действительности Ильгамут был весьма сдержан в своих цветовых предпочтениях. Но в остальном же…

Ильгамут оказался точно таким же, какими были все южане в рассказах других тарханов. Он не читал на пиру стихов, едва поддерживал беседы с философами и звездочетами — будто был не тарханом, а обыкновенным пахарем, которого волнует лишь влияние звезд на посевы, а не их далекая сияющая красота, — и даже о его любви к принцессе Калормена куда больше говорил его взгляд, чем слова. Тогда Сармад даже не смог бы понять, что Ильгамут вообще влюблен. Настолько тот терялся на фоне богатейших тарханов из центральных сатрапий, без устали прославлявших красоту сестры тисрока. И, пожалуй, даже чаще, чем красоту его невесты.

Год спустя, узнав о неожиданном замужестве матери, Сармад искренне удивился. Она могла выбрать любого из тех велеречивых тарханов. Но почему-то отдала свою руку правителю самой южной из калорменских сатрапий. Господину скупых багровых песков.

Который и сам был равнодушен к течению жизни, словно раскинувшаяся вокруг пустыня. Отец ворвался в его лагерь, как бурная Руд-Халидж срывалась со склонов великих западных гор, вспарывая кровавые пески дюжинами притоков, словно сверкающими на солнце саблями, но в первое мгновение Ильгамут встретил его лишь удивленно поднятыми бровями. А затем вдруг улыбнулся, исказив длинный шрам на лице, и протянул вперед руку с алеющим на запястье Глазом Азарота. Не своему верному воину и даже не соратнику-тархану. Он протянул руку самому тисроку, словно не видел в этом ничего предосудительного.