Гротеск

— Дед, а вдохновение у нее есть? — спросила я и, наткнувшись на его изумленный взгляд, с раздражением повысила голос: — Вдохновение есть у нее? У матери Мицуру?

— А-а! Это? Есть. Сколько хочешь.

Вот так. Вдохновение у какой-то никудышной тетки! Сам трясется над своим бонсаем, кричит, что без фанатизма и вдохновения никуда, — и пожалуйте! А ведь совсем недавно говорил про Юрико, что она слишком красивая, у таких вдохновения не бывает. Странно, правда? Разве могла теперь я любить его, как раньше? Какая же я несчастная. Ведь ближе его у меня никого нет.

— Ладно. У меня к тебе вопрос, — сказала я резко.

Дед аккуратно повесил пиджак на плечики и, повернувшись ко мне, вскинул брови:

— Ну что еще?

— Скажи, дед, кто мой отец? Где он?

— Что значит — кто? Швейцарец этот самый и есть. Ты что говоришь-то? — сердито удивился дед, расстегивая ремень на животе. — Кто ж еще?

— Неправда! Никакой он мне не отец.

— Чушь какая! — Дед стянул с себя брюки и устало плюхнулся на татами. — Что это тебе в голову взбрело? Приснилось, что ли? Твоя мать — моя дочь, а отец — тот швейцарец. Она меня не послушала и вышла за него, хотя я был против. Так что нечего выдумывать.

— Но я же на них совсем не похожа.

— Какое это имеет значение? Я же тебе говорил, еще раньше: в нашем роду никто ни на кого не похож.

Дед недоуменно взирал на меня, не понимая, к чему весь этот разговор. Я так разозлилась, что чуть не швырнула чертову коробку с угрем на пол. Едва справилась с этим искушением, и тут меня обожгла ужасная мысль: «Неужели мать унесла с собой в могилу эту тайну?»

— Посмотри в домовой книге. Там все написано, — недовольно посоветовал дед, освобождаясь от галстука и разглаживая на нем складки.

Очень мне нужны его советы! Я твердо знала, что мой отец — красивый, умный европеец. Француз или англичанин. Бросил нас с матерью, ушел из дома. Вполне возможно, он уже умер и поэтому не дает о себе знать. Или ждет, когда я вырасту, чтобы объявиться. Было бы здорово, если б он нашелся, думала я, вглядываясь в свое отражение в оконном стекле.

Не знаю почему, но между мной и отцом всегда пролегала дистанция, которую я никак не могла преодолеть. Не складывалось у нас, вот и все. С Юрико он говорил легко и естественно, а со мной всегда получался напряг. У него тут же появлялись две глубокие морщины у рта, и все становилось ясно. Нам не о чем было разговаривать, и, если он сидел в гостиной, я старалась побыстрее прошмыгнуть к себе в комнату, чтобы не напрягаться, ища какие-то слова.

Иногда, вернувшись с работы, отец начинал доставать меня вопросами. Верный признак, что он не в духе, надо быть настороже. Но в такие минуты во мне, как назло, просыпался дух противоречия, меня так и подмывало с ним схлестнуться, и я останавливалась на самой грани.

В тот раз получилось так:

— Я смотрю, ты похудела. Может, не ешь ничего? А зачем тогда с собой берешь?

Вот так вот припечатывал. Для начала. Был уверен на все сто: раз мы кормимся за его счет — значит, обязаны съедать все до последней крошки. И никак иначе. Соврать мне ничего не стоило. Не поднимая головы от комиксов, которые взяла у подруги, и хихикая в душе, я ответила:

— Я все съедаю.

— Дай сюда и смотри на меня. — Отец сердито вырвал книжку у меня из рук. — Ответишь — тогда получишь.

— Но это же не моя. Мне ее вернуть надо.

Не обращая внимания на мои протесты, он быстро пролистал страницы. Лицо его скривилось: какая ерунда! Несмотря на свое невежество и недалекость, он с пренебрежением относился к комиксам и телевизору, говорил, что они делают из людей дураков. Его голос дрожал от ярости:

— Тебе не кажется, что читать такие вещи стыдно?

— Ничего мне не кажется. Отдай!

Оттолкнув мою руку, отец разорвал книжку и швырнул в мусорное ведро. Как только мы сцепились, сидевшая тут же перед телевизором сестра сразу юркнула к себе в комнату. Здорово ориентировалась, чуть что — и ее нет. Хотя на первый взгляд не скажешь.

— Что теперь делать с книжкой?! Она же денег стоит, придется отдавать! — набросилась я на отца, показывая на ведро, куда полетела книжка.

— Подружке твоей тоже нечего читать эту чушь, — отрезал он. — Я позвоню ее родителям и все объясню. Ничего отдавать не придется.

С вопросов детского питания разговор незаметно перешел на комиксы. А проблему с подружкиной книжкой пришлось решать матери. Услышав от меня, что произошло, она побледнела и кинулась в книжный магазин. Купила новую книжку и вручила мне: «Вот! Скажи, потеряла и купила взамен». То есть отец тянул в свою сторону, мать — в свою, а я всегда попадала между молотом и наковальней. Сумасшедший дом! Я до сих пор вспоминаю, с каким робким, забитым видом ходила мать, и мне становится неприятно.

Когда отец и мать принимались спорить, мне хотелось куда-нибудь спрятаться или убежать подальше. Зато Юрико совершенно спокойно продолжала смотреть телевизор. Во время нашей с отцом ссоры она тихонько удалилась, а конфликты между родителями ее почему-то совсем не трогали. Неужели она и впрямь была настолько тупа и безразлична? Или это наша ссора так на нее подействовала?