Гроза

— Так вот, когда у вас не хватило терпения, мальчонка ухватился за край вашей одежды: «Без вас катырма будет невкусная, никуда мы вас не отпустим, акаджан[52]!» Это и был Саттаркул.

— А-а, теперь знаю, худощавый… Теперь я вспомнил, гостеприимным оказался ваш Саттаркул… Молодец!

Хатам похлопал старика по плечу. Два дорогих друг другу человека немного посмеялись от души. Слово за слово и разговор зашел о «долгах-платежах».

— В здешних кишлаках живут бедняки-дехкане, у которых работают зубы, лишь когда работают руки, — начал говорить Джаббаркул-аист. — Все они находятся в долгу у богача Додхудая. У того-то есть кусок земли, но не на чем пахать, а имеющий лошадь, не имеет земли или семян. Всегда у бедняка руки коротки. До неба далеко, а земля тверда, сынок, и куда же они могут подеваться?.. И опять в конце концов идут к этому скупому калеке. С этой же целью и я пришел… А он, оказывается, и лица моего видеть не хочет.

— Почему? — спросил Хатам с волнением.

— Потому что прошлогодний долг все еще на моей шее. Я-то пришел со склоненной головой, а он, оказывается, сказал: «Умеющий просить зерно для сева пусть расплатится сначала за прошлый год». Да и обругал еще нечистым отродьем! Пришлось обменять на муку пшеницу, которую я хранил на семена. Из-за нужды пришлось. И вот теперь в доме нет ни пригоршни муки, ни горстки семян. Не умерли мы, рабы божьи, с охами-вздохами дожили до весны. А время идет… Додхудая знает только тот, кто обращался к нему с просьбой. Сердце у него черствое, смягчить его — легче помереть.

Джаббаркул-аист говорил, а сам чертил землю палкой для понукания осла. Хатам углубился в свои мысли. Тяжелую тишину нарушил юноша:

— Так что же теперь делать будете? Если в доме у вас нет ни пригоршни муки, а дети голодны… И посеять нет ни горстки зерна! Куда вы пойдете, кому поведаете о своем горе?! Вдруг он посветлел лицом, как если бы в голову ему пришла какая-то хорошая мысль.

— Атаджан[53]! Вы побудьте здесь, не уходите никуда, я сейчас вернусь. Посмотрим, может быть, что-нибудь придумаем, ладно?

— Долгих лет жизни тебе, сынок, — сказал старик, глубоко вздохнув.

Хатам как обычно прошел через ворота в сторону дома и крикнул еще издалека:

— Я пришел!

Ведь до тех пор, пока не раздастся голос из дома, разрешающий войти, никому нельзя было заходить в комнаты. Хатам в надежде хоть взглянуть на девушку, жившую здесь как в заточении, оглянулся вокруг, но никого не увидел.

— Иди же сюда, сынок мой, Хатам! — послышался из комнат глухой, слабый голос Додхудая. Чуточку приподняв правую руку и приглашая юношу сесть, калека сказал: «Теперь мне можно и встать»… Хатам же сразу поддержал его, усадил и навалил подушек за спину. Одевая Додхудая, он нарочно не спешил, оглядывался, надеясь посмотреть на девушку. Девушка где-то здесь, в доме, и кто знает, может быть, и она мечтает увидеть Хатама… Думая обо всем этом, Хатам тяжело вздохнул. Прежде чем взвалить на плечи свою живую ношу, он снова бросил взгляд в ичкари. Убедившись, что и на этот раз надежды его не оправдались, он, качнувшись, словно нагруженный верблюд, встал на ноги, воскликнув: «О мой аллах, помоги же мне!»

Быстрыми шагами он вышел к воротам.

У ворот дожидался его Джаббаркул-ата. Хатам сделал вид, что встретил его случайно, и нарочито стал приветствовать и справляться о его семье:

— Эге, это ж вы, мой Джаббаркул-ата! — воскликнул он, остановившись. — Ассалому алейкум… Как здоровье вашей жены? Бегают ли здоровенькими Саттаркул и его братишки?

Джаббаркул растерялся, не зная, что говорить и что делать. К тому же он был удивлен тем, что Хатам несет Додхудая на закорках!

— Ну, что ты стал, почему не идешь?! — окрикнул с раздражением Додхудай.

— Сейчас, сейчас. Вы этого человека знаете?

— Этого плута знаешь разве и ты?

— Не говорите так, он мне как родной отец, — сказал Хатам, подойдя близко и подав руку Джаббаркулу.

Джаббаркул протянул было руку к Додхудаю, но тот брезгливо отвернулся и пробурчал: «Нашел же человека, будто бы не осталось больше людей на земле!»

— Не говорите так, дядя. Мой Джаббаркул-ата — прямой, честный человек.

— Да уж прямее косы! — сказал презрительно калека. — Ну, пойдешь ли ты! На плечах у тебя ноша, а ты стоишь и болтаешь.

— Интересная история вспомнилась мне, рассказать ли?

— Ладно, иди и рассказывай.

— И вы за мной… — Хатам мигнул старику.

— Так что же не идешь?

— Иду, уже иду… Было ли, не было ли, сытые ли, голодные ли, но волк сделался поваром, а лиса — стражником, лягушка — певицей, черепаха — весовщицей, воробей — ябедником, а ворона — знахарем. И недалеко это было, а поблизости отсюда. Подружились туявай-верблюд и ишаквай-осел… — Рассказывая, юноша оглянулся и увидел, что Джаббаркул не двинулся с места, стоит как вкопанный. Он крикнул ему: «Что же вы стоите, идите за мной, дело есть!» Между тем он продолжал рассказывать сказку:

— Мой спутник в длительных походах любезный верблюд. Давно уж в самом сердце моем заноза сидит одно слово… — Слушаете ли вы меня, дядя?