Гроза

Обычно люди высоких сословий совершали намаз внутри мечети, а большинство молельщиков: ремесленники, бедняки — на террасе мечети на широком дворе. Находившиеся внутри мечети молились богу на ковровых или тканых из шерсти толстых, мягких подстилках, а те, кто был снаружи, поклонялись аллаху на постланных на землю собственных халатах или поясных платках. В особенности людно бывало в мечети имама Хасана, имама Хусана по пятницам, когда здесь собиралось не меньше пятисот правоверных.

В полдень солнце поднимается к зениту, а по ступенькам мечети медленно поднимается Имам Урганджи, поддерживаемый под руки двумя прихожанами.

Правая нога имама немного короче левой, поэтому он ходит, припадая всем туловищем на одну сторону. Когда люди хотят сказать друг другу что-нибудь об имаме, всегда добавят и прозвище — хромой. Он среднего роста, с продолговатым лицом и плоской переносицей, отчего ноздри его приплюснутого носа смотрят не вниз, а выворочены кверху. Говорит он гнусавя. Губы его, хотя толсты и мясисты, но как-то так устроены, что не могут скрывать крупных некрасивых зубов. Имаму приходится как бы натягивать свои губы на широкие резцы, чтобы их не было видно. По этой же причине он старается не улыбаться.

Рыжая борода давно уж с проседью.

В дни джума-намаза имам одевается по-особому. Поверх летнего легкого халата — ватный бекасамовый чапан. Чалма на голове могла бы сравниться по величине разве что с гнездом аиста, она белоснежная и придает мулле величие, несмотря на его хромоту. И вот, ведомый под руки двумя прихожанами, он важно поднимается по ступенькам мечети.

Сидящие на подстилках с молитвенно сложенными руками прихожане все разом встают в знак уважения к имаму. Он и сам в ответ на почтительность молящихся идет как бы в полупоклоне. Снимает кавуши, говорит «бисмилла» и проходит в мечеть. Там он среди множества людей видит Додхудая, приближается к нему, почтительно благословляет и желает: «Да пошлет вам аллах исцеление», — затем приступает к совершению полуденного намаза. По окончании обряда муэдзин, внимательно наблюдающий за имамом, произносит слова: «Аллах-и-акбар! Аллах-и-акбар!». Услышав возглас муэдзина, люди, подражая имаму, возносят свои молитвы. Если наклоняется имам, то наклоняются и все молящиеся, если он шепчет стихи из корана, то шепчут и люди. Так завершаются две части намаза. С возгласом «аминь!» все приподнимают ладони для благословения и, обращаясь к аллаху («Да будут приняты наши молитвы»), проводят ладонями по лицу.

В это время откуда ни возьмись появился Камаль-лашкар. Он поднялся на террасу мечети и, ни с кем не здороваясь, ни на кого не глядя, пошел прямо к минбару. И прихожане и домулла-имам, не зная, как быть, безмолвно наблюдали за диваной. Про намаз все забыли, послышались перешептывания и смешок. Камаль шел, размахивая палкой, глаза его были неспокойны, так и казалось, что он сейчас кого-нибудь ударит своей палкой.

Страшен, непригляден был вид этого человека, прозванного и юродивым и сумасшедшим и святым. У каждого сердце ушло бы в пятки при встрече с этим человеком в каком-нибудь диком безлюдном месте. Высоченного роста, худющий, костлявый, со спутанной бородой, волосатой грудью, в лохмотьях, босой, то бормочущий непонятные слова, то напевающий что-то хриплым голосом этот человек и правда производил жуткое впечатление.

Хатам видел Камаля впервые и, пораженный, не мог оторвать от него взгляда. Между тем юродивый подошел к минбару, во весь голос заорал:

— Люди! Ассалом алейкум!

В разных углах мечети послышались неуверенные ответы: «Ваалейкум ассалом».

— Люди! Я только сейчас спустился от аллаха, прямо от его престола. Лжецы и обманщики, оказывается, главные враги бога. А знаете ли вы, что среди вас есть лжецы и обманщики? Они суть безбожники. Они зарятся на чужое добро, они хотят сделать его своим. О, это жестокие и бессовестные люди… Вот то существо, у которого неподвижны и руки и ноги… у него нет веры, нет благочестия. Я говорил о нем с аллахом и с главным ангелом Джабраилом. Но справедливый аллах очень правильно мне ответил. «Камаль, — сказал он, — ну как же еще я могу наказать этого человека? Я лишил его всех наслаждений жизни, что же еще мне с ним сделать?»

После этих слов некоторые захихикали, некоторые покачали головами. Иные говорили:

— Блаженный, баловень аллаха, он и правда вроде святого.

Другие шептали про себя:

— Юродивый, блаженный, что с него возьмешь? Хочешь — не хочешь слушай, что он говорит. Рот ему не заткнешь.

Хатам с удивлением слушал высказывания юродивого. Только теперь он понял, почему так испугался давеча Додхудай, услышав голос этого полоумного бродяги.

Между тем Камаль как разгорячился, так же сам и остыл. Он отошел в сторонку, сел возле колонны и затих.

— Образумил его господь, — зашептали в мечети, — утихомирился, бедняга, успокоился его дух.