Гроза

— Вот видишь, он и вправду бредит, доченька. Скорее приготовь ему место в комнате, уложим его.

В это время и Султанмурад появился в комнате, он хотел сказать отцу, что осел уже оседлан. Однако отец, поняв это, прошептал:

— Не надо. Я, оказывается, устал, и силы изменили мне. Хатам ушел один, думал, догоню его… Не вышло. Кружится голова. Супа качается подо мной, что это?

Айбадак заголосила:

— Султанмурад, Кутлугой! Бегите за кем-нибудь, не лишиться бы нам отца, горе какое!

Вслед за матерью заплакала и Кутлугой.

— Отец, отец, открой же глаза!

Все бросились поднимать старика, кое-как унесли его в комнату и уложили на постель. Обессиленный старик вскоре уснул…

Между тем Хатам со своим ослом брел среди лунной ночи. Несмотря на яркий свет луны, небо было усеяно звездами. Время от времени синеву неба прочерчивала огненным следом падающая звезда. Прохладный степной воздух сам лился в грудь. И Хатам и его спутник осел, едва-едва передвигавшие ноги в начале пути, теперь оживились и зашагали быстрее. Вот уж они добрались до Уара-тага. Теперь придется им по узкому ущелью пройти через горы и тогда они снова окажутся на равнине. Тут юноша вспомнил о Джаббаркуле, который не хотел отпускать его в ночную дорогу. Ведь именно около этой горы замерзал тогда, завязнув в грязи вместе с ослом, сам Джаббаркул. Начали мерещиться разные ужасы. Вспомнилось, что в этих местах рыскают голодные волки. Хатам стал утешать и подбадривать себя тем, что волки особенно голодны и кровожадны зимой, а теперь ведь весна. В стороне от дороги померещился верблюд, поднявший голову к небу. Что здесь делать верблюду в ночное время? Подойдя ближе, Хатам увидел, что никакой это не верблюд, а каменный утес, принявший такую причудливую форму. Поэтому, когда в другой стороне он увидел льва, то уж не испугался так сильно. Действительно, и лев оказался тоже ничем иным, как скалой.

Хатам жалел уже, что ушел из бедного, но гостеприимного дома Джаббаркула. «Не послушался я атаджана, — думал он, — до крайности я упрям. Впредь, если сегодня доберусь благополучно, всегда буду слушаться старших. А как же быть с Додхудаем? Он ведь тоже старше меня. Уж с ним-то никто не сравнится в поучениях и назиданиях. Советует лучше отца родного, да только всегда за его советами скрывается его же собственная корысть. Коварен и лицемерен. Но все же сумел я его перехитрить и выманил пшеницу для Джаббаркула. Здорово я его провел… Но так ли уж я его провел? Ведь если бы не было ему от меня никакой корысти, если бы не таскал я его каждую пятницу в мечеть, едва ли смягчил бы он свое сердце».

Диковинные мысли и бурные чувства обуревали Хатама во время этого подлунного путешествия.

«Ведь я всем сердцем невзлюбил Додхудая, он мне противен и отвратителен. Я видеть его не хочу. Тогда почему же я продолжаю его таскать на себе? Турсунташ… Если бы не она, я больше не ступил бы на его порог. Ради этой бедняжки я терплю невообразимые муки и буду терпеть их. Ведь должен я видеть ее хотя бы время от времени и знать, в каком она положении находится. А как же это возможно, если не бывать у них в доме? Не дай бог, если она прислушается к нашептываниям сатаны и наложит на себя руки… Но ведь ничего не происходит без воли божьей, даже заноза, оказывается, не вонзается в ногу без воли аллаха. Тогда зачем же бог допускает, чтобы молодая прекрасная девушка терпела такие лишенья? За какие-такие ее грехи? И какие у нее могут быть грехи? За что ее карать и наказывать? Пощади ее, аллах, пожалей…»

Юноша стал смотреть на небо. Луна и бесчисленные звезды сияли там. Вот я не сплю, и они не спят, мерцают, а луна льет свет. Мы видим, мы должны видеть друг друга. О, если бы и я мог плавать в высоком небе подобно луне и оттуда смотреть на грешную землю!

Чего только не пожелает человеческая душа! Не будем же смеяться над юношей. Ведь говорят же, что хорошее желание это уже половина дела. Говорят так же, что не надо стыдиться светлой мечты…

А мечта о Турсунташ крепко засела в душе Хатама. Как сейчас он слышит ее слова: «Я убью себя» и вздрагивает от воспоминания, точь-в-точь, как вздрогнул тогда, когда все это происходило на самом деле. Чтобы отвлечься от печальных воспоминаний, стал думать о семье Джаббаркула. Вызвал в памяти образ тетушки Айбадак. Невысокая, худая, на лице темноватые следы от оспы. Лицо увядшее, в глазах печаль и усталость. К пряди седых волос подвешен ключ. Тут Хатаму вспомнилась мать Хумор — тетушка Рисолат.

Странные эти женщины. Будто нет другого места носить ключ, кроме как подвязав его к волосам. И он вспомнил, как однажды они с Хумор попались на воровстве.

Хумор была сластена. Когда мать уходила куда-нибудь из дому, девочка повсюду начинала искать ключ от сундука со сладостями. Если Хатам стоял при этом в стороне, Хумор говорила:

— Ах, так! Не хочешь искать вместе со мной, хочешь воспользоваться готовеньким. Так вот, не дам же тебе ни леденцов, ни халвы.