Гроза

И она вновь принималась шарить под кошмой, под одеялами, перешаривая весь дом. Тетушка Рисолат замечала, что в сундучке время от времени убывает, поэтому каждый раз перепрятывала ключ в другое место.

В тот день не осталось места в доме, где не пошарила бы Хумор. Хатаму же казалось, что он точно знает, где спрятан ключ: в нише, в одной из чашек, стоящих там. Но ниша располагалась так высоко, что Хумор не могла дотянуться туда, разве что если бы Хатам подставил ей свои плечи. Хумор стала настаивать на этом, а Хатам ее отговаривал.

— Ничего с нами не случится, если один раз мы не поедим сладостей. Скоро мать вернется со свадьбы, принесет и сахару, и кишмиша, и парварды, и халвы. Зачем нам выглядеть воришками в глазах матери? Да еще упадешь чего доброго. Воровство до добра не доводит.

— Это я-то по-твоему воришка! — напустилась на Хатама избалованная отцом и матерью Хумор. — Вот какой, значит, у меня друг и брат. Прекрасно, можешь убираться на все четыре стороны.

Хатам испугался и промямлил:

— Как хочешь, можешь вытворять что тебе заблагорассудится. Съешь хоть все сладости. Знаешь, где ключ?

— Где? — лицо у Хумор прояснилось.

— Я, конечно, не пророк, но, по-моему, он вон там, в нише, в одной из трех чашек.

— Тогда подставляй-ка мне свои плечи.

Хатам присел на корточки, и Хумор легко, словно козочка, вскочила на него.

— Вот, нашла, — донесся сверху ее голосок. — Ты угадал, он был в чашке. Ну, а теперь — скорее на террасу, а то мать может возвратиться раньше времени. Если она появится, не забудь кашлянуть. Ну-ка, покашляй, а я послушаю. Так, хорошо, — Хумор одобрила кашель Хатама. — Только смотри в оба, не прозевай.

Но эти предосторожности были уже излишни. Дети не знали, что пока они искали ключ, мать уже возвратилась домой и, догадываясь о их затее, спряталась в комнате, где находился заветный сундучок.

Сундучок тетушки Рисолат открывался в три поворота ключа. При первом повороте в замке звенел колокольчик, при втором повороте колокольчик звякал два раза, при третьем повороте колокольчик звякал три раза, и крышка сундука поднималась.

Хумор каждый раз, когда приходилось залезать в сундучок, вздрагивала при повороте ключа. Ведь замок как бы оповещал всех: «В сундучок залезли воришки, ловите воришек!» Но что поделаешь, если Хумор так любила и халву и сладкие шарики, начиненные абрикосовыми ядрышками. Не забывала она прихватить и золотистого навата — сахара в кристаллах, который любил Хатам.

На этот раз не успел замок звякнуть дважды, как раздался грозный голос Рисолат:

— Так вот вы где!

Хатам так растерялся, что сразу же убежал, оставив Хумор на месте преступления. Она попалась с поличным. С тех пор матушка Рисолат стала привязывать ключ к своим волосам.

Вспоминая все это, Хатам и не заметил, как миновал страшную горную промоину. Он словно вышел из темноты к свету, почувствовал себя легко и свободно среди обширной, гладкой, освещенной луной степи. К тому же — светало. Дышалось глубоко, полной грудью. Вскоре показались холмы Дехибаландской возвышенности. На радостях Хатам заговорил, обращаясь к ослу:

— Ну вот, почти добрались. Давай, веселее перебирай ногами. Теперь ты видел осла Джаббаркула-ата. Он чем-то похож на своего хозяина. Крестьяне говорят, что если животина похожа чем-то на своего хозяина, то это к счастью, а если не похожа, то скоро сдохнет. Однако хорошо, что ты не похож на своего Додхудая. Не приведи господи! Вот видишь, мы и добрались до Дехибаланда. Светает. В этот час нам нельзя будить и тревожить твоего хозяина. И Ходжа-бобо я тревожить не буду. Значит, давай-ка пойдем мы к роднику. Да… Оказывается нелегко пахать землю и сеять пшеницу. Надо, оказывается, помнить об этом, когда мы уминаем я — готовый хлеб, а ты ячмень. Оказывается, пока пшеница становится пшеницей, а потом и хлебом, много приходится употребить труда и усилий. Но дехкане все выдерживают. Иначе нечего было бы есть ни ослам, ни людям. Вот только бы весна в этом году выдалась благоприятная. Пошли аллах удачи каждому хлебопашцу. Да… в поте лица вспахали мы сегодня землю. К тому же и дорога нелегка. Но все равно ничего плохого с нами не произошло. Сейчас умоемся в роднике — и всю усталость снимет как рукой. Если бы у меня спросили, кому всех лучше на свете, я показал бы на этих рыбок, что кишат в хаузе. Никаких у них нет особых забот, разве что покормиться. Видишь, едва завидели нас и выстроились словно войско головами в одну сторону, а хвостами в другую. Все двинулись в нашу сторону, жалко, что нет у нас ни кусочка хлеба, а то бы мы их сейчас покормили.

Привязав осла к дереву, Хатам с наслаждением умылся водой из родникового хауза. Вода была ледяная, поэтому каждый раз плеская воду себе на лицо и черпая ее пригоршнями, чтобы облить и голову, Хатам крякал и восклицал: «Ух! Эх! Ну и вода! Холодная, а жжется словно огонь…»

Вдалеке перекликались дехибаландские петухи.

«Не зря их называют, оказывается, вестниками зари, — думал Хатам. — Теперь черед за ослами. Я слышал, что и ослы любят реветь в эту пору».