Гроза

–Юра,– наконец соизволил представиться тот, тряхнув головой. Пряди черных волос постоянно падали ему на лоб, поэтому сидя, он вечно подпирал висок левой рукой. И, в отличие от Сашки, весь универ проходил в костюме, но только не в футболках и джинсах. Обожал строить из себя педанта, и держал жуткий беспорядок у себя на столе. Не поймешь, сплошной клубок противоречий! Водил ее в кафе после пар, и терпеть не мог музыку, которую она слушала. И не выносил притворяться в чем бы то ни было. Хотя делать ему это приходилось постоянно. На старших курсах он здорово повздорил с одним из преподов, из-за пустяка, просто желал лишний раз доказать свою принципиальность. И препод вынужден был признать его правоту, хоть и попытался зарезать Соколовского на экзамене, впрочем, безуспешно.

Он тоже дарил ей цветы, почти каждый день. Любые, в сортах он не разбирался, еще и подчеркивая это, но почти всегда белые. Если даже Соколовский и улыбался, глаза у него не смеялись никогда, обычно оставаясь отстраненными. Нет, она была неправа, они не были особо холодными, скорее колючими, а иногда застенчивыми. Сашка любил его подкалывать по этому поводу, в ответ тот говорил, что Михеев свихнувшийся романтик, а он, видите ли, мнит себя реалистом. Говорил он это зря, как позже оказалось, с точностью до наоборот.

И она с самого начала знала, что он ее любит. Хотя упорно не желал это признавать. Если, гуляя по городу, она начинала восхищаться летящим с вечернего неба снегом, он обязательно ворчал, что завтра будет ужасная слякоть, и искренне недоумевал, почему она закатывается от смеха.

После того, как на выпускном она сказала ему, что выйдет замуж за Сашу, ей впервые стало страшно по-настоящему. Застывшие черные глаза Соколовского прокололи ее насквозь, насилу ему удалось их отвести, и взять себя в руки. А потом он был другом жениха на свадьбе и через силу улыбался ей. Натянутой улыбкой. А в глазах тускло сверкали тщательно скрываемые слезы. Он был тогда почти мальчишкой, ни разу потом она не видела у него таких вспышек. Не вылезая с работы, он отлично научился владеть собой. Но она никогда не знала точно, как ей вести себя с ним, и что он думает. Она по-своему любила их обоих, они были ей опорой, а теперь она в любой момент могла потерять все. Так просто и так жутко.

–Лиза? – она вздрогнула и обернулась от окна. Сзади стоял Андрей, врач. Странное дело, без халата, видимо, где-то забыл. В джинсах и сиреневом свитере крупной вязки. Наверно, врачи тоже могут быть людьми.

–Что? – напряженно проговорила она. Андрей неожиданно по-доброму улыбнулся. Может, он делал так и раньше, она впервые вообще смотрела на него, по-настоящему, не как на ходячий предмет больничного инвентаря.

–Очнулся ваш Соколовский, вечером сможете ненадолго зайти к нему. Ненадолго,– повторил он, довольно глядя на остолбеневшую в первый момент Лизу.

–Скажите,– ее голос заметно дрогнул,– с ним точно все будет в порядке?

–Да, теперь уже точно,– железно ответил Андрей. Наверно, он потом куда-то ушел, она этого почти не помнила.

Вечером ей наконец-то разрешили зайти в палату. Она шла, чувствуя, как подкашиваются ноги и бешено стучит сердце. Соколовский ее ждал, еще очень бледный, почти одного цвета со своей подушкой, обросший небритой щетиной. Ждал и смотрел на нее точно так же, как тогда в универе, прожигая навылет. На худом лице они четко выделялись, большие черные глаза, немного запавшие, обведенные темными кругами. Кажется, там был кто-то еще, она не видела. Осторожно приблизившись, Лиза присела на край койки, слегка скрипнувшей в ответ. Ей было страшно на него смотреть, почему-то очень страшно и стыдно.

–Сашки нет, да? – хрипло спросил он, облизывая потрескавшиеся губы. Она сдавленно кивнула. – Я помню, он упал рядом со мной. Мне не удалось предотвратить засаду. Прости меня.

–Тебе нельзя еще волноваться,– пробормотала она, с опаской вслушиваясь, как тяжело он дышит. – никто не виноват.

Он в ответ слабо улыбнулся.

–Ты могла обмануть Сашку, но не меня. Спорим, обвиняешь всех подряд и злишься на себя?

Лиза невольно расслабилась: перед ней был прежний Юрка Соколовский, со своим вечным сарказмом. И раскисать сейчас было нельзя, нельзя, чтобы он это заметил. Хотя бы здесь она обязана выдержать. А он явно бодрился, не желая слишком ее пугать. Дурак, все строит из себя!

–Юр, не надо, я сама не знаю, что во мне сейчас творится. Сначала, наверно да, злилась на всех вас, а теперь. Похоже, перегорела, на время или нет, не хочу думать. Тем более на тебя злиться бесполезно, еще угроблю тебя окончательно. – она усмехнулась, надеясь ехидством немного его взбодрить.

–А что же ты, как мне сказали, неделю сидела здесь? – похоже, только этот вопрос его и интересовал. Ну и, как обычно, он ее подкалывал.

–А ты почему постоянно меня звал, как сказали мне? – колкость удалась, Соколовский покраснел, как школьница, в глазах зажегся прежний обидчивый огонь. Напряжение начало разряжаться. – И вообще, давай, заказывай мне, что тебе завтра принести, а то на меня уже полбольницы косится, надо домой ехать.