Здесь 7 июля Бакланов отдал приказ казачьим войскам, который размножили и 1000 экземпляров разослали по всей Литве и всей Польше. «Станичники и односумы! Я выехал из родного края 18 июня и привез вам от него поклон. Дон завещает вам бороться одному против десятерых и охулки на руку не класть. Дон дышит пламенной любовью к Царю нашему; он ждет с нетерпением воли Монарха двинуться на внешнего врага, замышляющего нарушить спокойствие святой Руси. На вашу долю пал жребий быть впереди. Вы потомки славных и могучих предков наших Азовского сидения. Братья! Соберемся с силами, окрепнем духом и превозмогём все трудности и лишения и покажем, что достойны назвать себя питомцами славного тихого Дона. Настанет время, я буду среди вас в беседе боевой, введу вас в бой с заветным кличем Ермака: „С нами Бог!“, силою Коего булат наш остер — и не устрашимся! Уверен в вас, что вы такие же чудо-богатыри, как были водимые мной в бой деды, отцы и старшие братья ваши».
По-настоящему повоевать в Литве Бакланову не пришлось. Все города уже занимались русскими войсками, партизаны прятались по лесам и большой поддержки со стороны местного белорусского населения не имели.
Злую шутку с населением сыграла пресса. Русские войска раскрашивались в самые зловещие тона. М. Н. Муравьев, казнивший в Вильне 40 человек, уличенных в убийстве мирных жителей и пытках русских пленных, на всю Европу был ославлен, как Муравьев-вешатель. А тут еще Бакланов, некогда истреблявший аулы… В общем население трепетало и ожидало поголовного избиения.
…Помимо «иностранных газет», есть и другие тексты. Российский историк польского восстания пишет: «Нашлись, между прочим, и такие, которые систему разрушения простерли до размеров и форм, незнакомых в Европе. К таким принадлежали в особенности генералы Манюкин и Бакланов. Они прибавляли к свирепостям свирепости, наводили Муравьева на мысли, к которым бы он, может быть, никогда не пришел. К числу мер, напоминающих доктора, который режет руку или ногу, когда достаточно отрезать палец, принадлежит, между прочим, сожжение двух деревень и ссылка их жителей в отдаленные места Сибири и России, всех до одного, с женщинами и детьми.
(…) 5 августа 1863 г. полковник Николай Максимович Цёге-фон-Мантейфель (ныне генерал-лейтенант и начальник дивизии), стоявший с отрядом в Белостоке, получил от Муравьева телеграфическую депешу такого содержания: „С получением сего деревню Яворовку, в 12 верстах от Белостока, сжечь; место, где она стояла, вспахать, а жителей увесть в Белосток, впредь до дальнейшего о них распоряжения“.
6 августа, взяв три роты Новоингерманландекого пехотного полка и две сотни казаков, полк. Мантейфель отправился в Яворовку и 7-го, на заре, был ухе на месте. Спящую деревню окружили войсками, но жители скоро услыхали не так знакомый для них шум и бряканье оружия, стали выходить из строений и со страхом спрашивали: „Что такое хотят с нами делать?“ Им объявлена была воля начальника края и вместе с тем приказано выносить на поле всякое имущество. Поднялся крик и плач. В иных избах оказались больные. Было даже несколько женщин, только что разрешившихся от бремени или на сносях. Их велено положить скорее в телеги и окружить возможным вниманием. Когда начальник отряда убедился, что никого и ничего в строениях не осталось, он приказал казакам поджечь их спичками, одновременно с нескольких сторон. Пламя быстро охватило всю деревню. После чего отряд тронулся к Белостоку. Относительно распашки земли не сделано никакого распоряжения, вследствие совершенного отсутствия средств. Жители помещены на одной из площадей Белостока, а потом сосланы в Сибирь, на границы Туркестанской области».
Из этого отрывка не видно, чтоб на мысль о депортации навел Муравьева — Бакланов. Явно, это придумка генерал-губернатора шести северо-западных губерний России с центром в Вильно — нынешнем Вильнюсе; «что-то слышится родное» в этих административно-(аппаратно-) воинских ухватках[84].
В сентябре 1863 года Августовская губерния была отдана в ведение Муравьева, а он назначил туда Бакланова с чрезвычайными полномочиями.